Репертуар

Антуан Кураж

Едва родившись, этот самый некто

стал подрывать своё житьё-бытьё,

сложив себе страдальческую башню

из этого дурного материала.

Но более всего казалось странным

его пристрастие высовываться в окна,

чтоб всякий мимохожий гражданин

рукоплескал ему и умилялся,

когда он пышет бодростью, когда он

разбит и вял, как выжатый лимон,

когда с двумя любовницами разом

он нагишом красуется, когда

он, в нищете или в раскошном лимузине,

прозрачный, как слеза, как демон, мрачный,

страдает коликами от марихуаны,

или взывает к правде, завывая,

или томится в грустном торжестве.

Теперь, когда его звезда погасла,

так просто нам, при свете нашей жизни,

обидеть мёртвого, разворошивши прах,

разрушив башню яростной гордыни,

забивши клинья в трещины двуличья,

вкусив тем самым горький хлеб его

и смерив свергнутого честолюбца

подспудной меркой нашего тщеславья.

Ах, боже мой, но разве в этом дело?

Что до меня, так я б хотел узнать,

кто всё-таки из них был настоящий:

тот, кто безжалостно себя сжигал дотла,

или другой, кричавший в голос, чтобы

привлечь к себе внимание. И правда ль,

что был он тонким мастером презрения,

униженно мечтавшим о любви,

как многие из злобствующих нищих?

Моя история на этом оборвётся:

не я конец придумал ей, а смерть.

Но дело в том, что все мы прокуроры,

и потому нам просто невтерпёж

принять участие в чужом неправосудье.