Трава вокруг становилась все выше, чаще встречались осока, камыш, указывая, что впереди топкое место, где воды будет еще больше. Так и оказалось: вскоре щенок чуть не сел от испуга, когда перед ним — чап-чап-чап! — с шумом взмыла в предрассветный воздух большая кряква.
Подавив страх, Репейка жадно смотрел вслед двум улетавшим ножкам, двум крылышкам и восхитительной грудке… сейчас он воспринимал все это только как мясо, еду. Кряква еще покружилась над топью — всполошенно, на чем свет стоит костя Репейку, — потом умолкла, но тут заверещали одна-две ранние болотные птахи, оповещая всех, что в кустарнике бродит какая-то опасность.
Репейка уныло плюхал прямо по мелководью, из которого выступали лишь головастые кочки; выбрав кочку повыше, вскочил на нее, чтобы оглядеться. Холмик оказался плоским и сравнительно сухим. Щенок отряхнулся и лег; он весь дрожал.
Небо на востоке уже сулило солнце, над болотистым лугом подымался пар, и вдруг, множеством голосов, как будто рожденных светом, загремел весь болотный хор.
Репейка продрог до костей, к тому же, чем светлее становилось, тем сильнее охватывала его неуверенность: никогда еще не бывал он в подобных местах. И это бы еще ничего, но тут налетел чибис и, хлопая крыльями, так раскричался, словно его потрошили.
— Чии-бис, чии-бис — вот он, вот он, ай-ай-ай, ааай-аай!
— Что такое? Где такое? — заволновалась пустельга. — Где он? Где он? Сейчас я выклюю ему глаза…
Репейка в ужасе подскочил, так как пустельга пролетела совсем близко, едва не задев его крылом. Неподалеку раскинулось большое дерево, оно манило к себе, звало, словно то был зов сухой земли.
— Вот-он, чии-бис! — разорялся чибис над головой щенка; никогда в жизни Репейка не плавал, но теперь пришлось, и он поплыл; вскоре он зашлепал уже по грязи и, наконец, выбрался к густому кустарнику на небольшой возвышенности — ее удерживали корни раскидистого старого дерева. Здесь была уже в полном смысле суша, и прошлогодняя листва лежала толстым слоем, словно подушка.
Репейка приник животом к земле и замер не шевелясь, пока не смолкли тревожные вопли чибиса.
— Тут был… тут был, — еще некоторое время надрывался чибис, но заглянуть под кустарник не решался, и в конце концов ему все это наскучило.
Репейка дышал посапывая. Живот быстро согрелся на сухой прошлогодней листве, и вообще стало уже не так холодно, зато желудок, который нестерпимо сводило от голода, заставил его принюхиваться.
— Чем же это пахнет? — возможно, спросил он себя и рассудил, что густая вонь — с точки зрения человека — могла быть запахом только еды. Так оно и было, хотя счесть это пищей способны были лишь бедолаги, вроде Репейки.
Щенок нюхал, нюхал и осторожно, на животе, подползал из своего укрытия к месту концентрации запаха, где и обнаружил рыбью голову.
— Вот это? — поморгал наш юный герой, затем взял вонючую голову в зубы и, раз-другой хрустнув, с удовольствием проглотил.
Нет, нет, нельзя даже думать, будто бы разлагающееся мясо для собаки столь же «отвратно вонюче», как и для человека! Репейка безусловно воротил бы нос от запаха лаванды и, вероятно, совершенно растерялся бы в парфюмерном магазине, поскольку тамошние запахи для него абсолютно бесполезны, а возможно и «вонючи», — но рыбья голова прекрасно разместилась у него в желудке и чуть-чуть заткнула пасть голоду.
Перекусив, щенок прислушался: в густой кроне дерева что-то все время шуршало, двигалось, — он же чувствовал себя надежно укрытым, поэтому снова начал принюхиваться, тем более, что запахи чего-то съедобного вместе с проглоченной рыбьей головой не исчезли.
— Что здесь такое? Что за кладбище падали? — спросил бы, вероятно, человек, так как дух, шедший из-под кустов, даже отдаленно не напоминал цивилизованные, хотя, пожалуй, не всегда приятные ароматы аптек и косметических учреждений. Но Репейка ни о чем не спрашивал, он попросту схватил ближайший к нему кусок рыбы, еще совершенно свежий, не более чем трехдневный…
Однако этот кусок все же застрял у него в горле: сверху раздался вдруг громкий и резкий трубный звук, потом что-то замельтешило, стало падать, ударяясь о ветки, и вот чуть не на голову щенку свалилась действительно свежая и совсем целехонькая рыбешка.
Все мышцы щенка напряглись, чтобы, если нужно, бежать, а то и кусаться, но ничего не случилось, лишь где-то высоко послышался шум крыльев, что непосредственной опасности не означало.
Репейка прижался к земле, однако приметил место, где шевельнулась трава, когда упала рыба.
— Крак-крак, крак-краак, — опять донеслось сверху, но ни разноголосье, ни постоянное движение в кроне старого дерева уже не пугали щенка: ему было ясно теперь, что никто его не видит и незнакомые голоса относятся не к нему. Он еще раз тихонько и с облегчением вздохнул, расслабил мышцы и одними лишь глазами следил, когда время от времени что-то падало из кухни неизвестных деятелей.
Репейка оказался под большим птичьим гнездовьем.