Репейка

«Теперь-то уж нельзя бросать, пока я в таком вдохновении», — думает он. Ему даже не приходится долго почесывать карандашом нос: продолжение придумано, — впрочем, подсинить нос он тоже успевает.

«Пипинч(ставит поднос на низенький столик. Рядом с ней Репейка).

Барон Оскар(со скрещенными руками выступает из тени вперед. Все прочие действующие лица выражают страх. Барон безжалостно указывает на завтрак). Что это?!

Додо(нахально, понимая, что его песенка спета). Насколько могу судить, завтрак.

Барон Оскар(металлическим голосом). Репейка, и ты это терпишь? Прогони его!

Репейка(с ворчаньем и лаем бросается на Додо, несмотря на его сопротивление стаскивает одеяло, потом хватает за штанину и заставляет встать).

Додо(падает перед Репейкой на колени). Смилуйся!

Барон Оскар. Пипинч, помоги!

Пипинч(с другой стороны хватается рукой за штанину Додо и помогает вывести его с арены).

Барон Оскар(следует за ними). Прочь его, прочь!

Из-за кулис зрители слышат голос барона, распекающего Додо. Тем временем Репейка и Пипинч выбегают на сцену и быстро уплетают завтрак. Когда все съедено, мы с Додо за руку появляемся через другой выход, Пипинч берет под мышку опустошенный поднос. Репейка тоже к нам подходит; Додо, я и Пипинч кланяемся, Репейка сидя приветствует публику…»

— Получилось! — прошептал Оскар. — Получилось! — и размягченно улыбнулся, что объяснялось частично утомлением от литературных трудов, частично же затянувшимся обменом мнениями с бутылкой виноградной водки. — Таддеус спятит от радости, да и есть от чего спятить! Второго такого номера не было в целом свете и никогда не будет.

И Оскар принялся перебеливать свой труд. Беззаботно насвистывая, поскольку муки мыслительного процесса были уже позади, он достал из ящика чистую бумагу, не пропустив, разумеется, по дороге и шкафчик, отточил упомянутый ранее карандаш — и все затихло, слышалось только жужжание мух. Однако Оскар иногда вскидывал голову и улыбался: он отчетливо слышал перекатывающиеся волнами аплодисменты, — было похоже, что на берег обрушиваются огромные морские валы.

Оскар улыбался и чуть-чуть кланялся, принимая воображаемые аплодисменты, однако то была дьявольская улыбка, ибо чернильный карандаш сделал его физиономию совершенно синей, как будто голова славного дрессировщика побывала в чане с красителем.

Разумеется, Додо и Репейка, два других главных персонажа «Веселой сценки», не имели обо всем этом ни малейшего понятия. Они пошли по грибы и действительно собирали грибы.

— Репейка, назад, — одергивал Додо не в меру усердного помощника, когда тот забегал слишком вперед, — позабыл уже про силки? Лучше держись поблизости.

Репейка тотчас возвращался, так как понимал теперь не только слово «назад», но все лучше разбирался в малейших оттенках голоса Додо. Нельзя сказать, чтобы речь клоуна доходила до него полностью, но отдельные слова он понимал, окраска же других звуков меж ними, интонации голоса — твердые или мягкие, поощрительные или запрещающие — сами собой встраивались в ряд знакомых слов.

Было раннее утро. Прохладные испарения ночи, душистые запахи цветов, деревьев, прошлогодней листвы еще колыхались на тенистых тропинках, еще звонко лились песни птиц, покуда не заполыхало жаром солнце, запахи не привяли от тепла и звуки не стали ломкими в редком, пересохшем воздухе.

Додо, насколько возможно, избегал дорог, чтобы не встретиться с кем-нибудь, кто мог бы, допустим, спросить, зачем он бродит по лесу; ничего худого бы, конечно, не произошло, но ему было так хорошо с Репейкой вдвоем, что не хотелось никого видеть, особенно чужого.

Он отыскивал тенистые грибные места и, обнаружив красивую шляпку съедобного гриба, приподнявшую прошлогоднюю листву, тотчас подзывал собаку.

— Смотри, какой красавец этот молодой боровичок.

Репейка нюхал названный гриб и вяло повиливал хвостом:

— Запах у него так себе.

— Ну, конечно, ты в грибах не разбираешься, — говорил Додо, видя, что щенок не выражает особого восторга, — но погоди, ужо понюхаешь, когда Мальвина их приготовит.