Рэмбо в Афганистане

Едва я только успел спрыгнуть с такой террасы, только успел поджать ноги, так как пули улеглись прям в гребень моего укрытия! Пива пробежал еще несколько метров — ему до такого укрытия было немного дальше. Только он успел добежать до края террасы, я услышал, как он вскрикнул и свалился вниз.

Перестрелка продолжалась не очень долго. Когда подтянулись все наши, командир нашей батареи капитан Черняк спросил, где Пивоваров. Я сказал, что он, наверное, ранен. Когда мы пришли к тому месту, где был Пива, мои слова подтвердились — он действительно был ранен в бок. Кроме него было ранено несколько человек из пехоты.

Тем временем уже стемнело. Мы остановились на ночлег в кишлаке, раненые были помещены в небольшом сарае. Наверняка, когда-то там держали скот: окон не было, потолки были низкие. Чтобы не быть в полной темноте, мы соорудили лампу из гильзы. Я зашел поговорить с парнями. Во время разговора один из раненых заметил в полумраке какой-то сверток вверху столба, служившего подпоркой так называемого потолка. Я встал и взял этот сверток в руки. Что там было, мы, конечно, не знали, говорили, а вдруг это бомба? Начнешь разворачивать, и она взорвется! Встав спиной к столбу, я завел руки назад и стал разворачивать сверток (как будто, если бы это была бомба, и она бы взорвалась, меня бы этот столб спас!) Но это оказался пистолет, самый что ни есть настоящий пистолет, в кобуре! У меня глаза так и загорелись, так мне хотелось забрать его себе! Но, так как не совсем я его нашел, а всего лишь достал, по той причине, что раненый сам не мог встать и это сделать, было решено бросить жребий, в виде двух спичек, длинной, и короткой. Жребий выпал в пользу меня, обид ни у кого не было, пистолет достался мне. Но была еще одна проблема — все найденное оружие, нужно было сдавать. Я не знал, как поступить в этом случае, поэтому решил рассказать об этом своему земляку, Морозову Сергею. Он сказал, чтобы я не сдавал, а оставил у себя: — «Потом решим, что с ним делать, хотя бы постреляем из него, а потом видно будет».

Наутро раненых отправили вертушкой, а мы, уже благополучно, вернулись в свое расположение

Трофей я хранил в каптерке и ждал того момента, когда представится возможность из него пальнуть. Не то, чтобы я не настрелялся, нет, просто было интересно, помимо своего автомата, втихаря взять с собой трофейный пистолет.

Вот почему-то, когда на боевых выходах происходили разные опасные встречи с жизнью и смертью, я почему-то испуга особого не испытывал. А когда возвращались в батарею, меня брал какой-то мандраж. Я понимал, что на месте кого-нибудь из убитых, или раненых, мог оказаться я. Но, после того как в очередной раз, я слышал свою фамилию в списках кто идет на операцию, у меня не было мыслей, как бы это увильнуть, и не пойти, даже когда я заболел, у меня была очень большая температура, и меня вообще изолировали от остальных в каптерке, чтобы от меня никто не мог заразиться, и то я говорил что пойду на операцию, но конечно меня не взяли, да и какой из меня тогда был боец, я даже на обед не хотел вставать, так было мне хреново.

Обычно наш комбат, капитан Черняк, оповещал нас, что завтра или послезавтра будет очередная операция, зачитывал нам списки расчетов — кто идёт с кем и с какой ротой. Каждый из нас уже знал, что ему нужно готовить, чтобы, проснувшись утром взять всё свое снаряжение и выдвинуться вместе со всеми. И никто не филонил, все втянулись, привыкли и было пофиг куда направят. У нас даже поговорка появилась: «Если тебе трудно идти в гору, значит ты жирный. Значит ты — прапорщик Рэмбо».