Реквием. Умирать — в крайнем случае

Молодая женщина снимает ключ с доски и провожает меня в номер. Как и следовало ожидать, он находится на втором этаже и не представляет собой ничего особенного. Анонимная гостиничная комната со старомодной, сильно потертой мебелью, с видом на задымленные фасады Дрейк-стрит. Облик хозяйки как-то не вяжется ни с этим зданием, ни с этой улицей — не потому, что у нее массивная фигура без претензий на модную элегантность; но она излучает добродушие и очень услужлива — черты, не соответствующие здешнему образу жизни.

— Вы не могли бы послать кого-нибудь в аптеку? — говорю я, опуская чемодан в специальную стойку.

— А как же, мистер Питер! Я сама сбегаю, как только вернется мой брат. Вам и впрямь следует заняться своим лицом.

«Если бы только лицом!» — говорю я про себя и спохватываюсь: я забыл купить пижаму. Большой пропуск, если учесть, что в ближайшие дни я собираюсь главным образом валяться в постели.

— Кроме того, мне нужна пижама. Возьмите на размер больше, я не выношу тесных, как смирительные рубашки.

— Конечно, мистер Питер! Вы почти одного роста с моим братом.

— Я вам очень признателен, мисс… Извините, я не запомнил вашего имени…

Женщина смеется.

— Вы и не могли его запомнить, потому что я вам его не назвала. Здесь все называют меня Дорис.

— Я вам очень признателен, мисс Дорис, — говорю я, снимая с кровати плотное покрывало и устанавливая, что белье чистое.

Дорис выходит из комнаты. Только теперь я понимаю, что еле держусь на ногах. Приходится принимать меры. После многократного чередования холодного и горячего душа я оказываюсь в кровати. Удобная кровать в неудобной ситуации — не такая штука, чтобы ею можно было пренебречь.

Отдых и теплые заботы Дорис дают себя знать. Благодаря примочкам и компрессам раны затягиваются, а отеки спадают до такой степени, что я могу бриться.

И вот в понедельник утром я бреюсь, как всякий порядочный служащий в начале рабочей недели, надеваю белоснежную рубашку, скромный серый галстук с белым узором, облачаюсь в один из новых костюмов и как ясное солнце появляюсь на Дрейк-стрит, готовый к трудовым подвигам.

Само собой разумеется, первая моя задача — завтрак и пара чашек горячего кофе в угловом кафе, у стройных ног красавицы из Реммон ревю-бара. Надо подкрепиться, пока шеф не вызвал меня к себе. Но шеф, кажется, вообще забыл о моем существовании. Я сижу в кафе до десяти часов, но никто меня не спрашивает, никто мной не интересуется. Тогда я вспоминаю, что на меня возложены известные инспекторские обязанности, а именно надзор за притоном картежников в другом конце улицы. Минуя витрины специализированных книжных магазинов и клубы стриптиза, я неторопливо прохожу всю Дрейк-стрит и вступаю в закусочную.

Несмотря на сравнительно ранний час, здесь довольно людно. У столиков расположились картежники с сигаретами в зубах, выстроенные вдоль стены игральные автоматы звякают в полную силу. Я направляюсь к стоящему у кассы человеку без пиджака, в одном жилете, и скромно заявляю:

— Я — секретарь мистера Дрейка.

— Мистер Питер?

— Именно. Чем могу быть полезен?

— Спасибо, ничем, — отзывается человек за кассой. — Но, возможно, мы могли бы быть вам полезны?

— Пожалуй, я выпил бы кофе.

Мой кофе ставят на маленький столик возле окна, выходящего на площадь. Приятный вид на квартальный скверик со скромной зеленью позволяет мне сделать неожиданное открытие: оказывается, деревья уже распустились.

Очевидно, вся Дрейк-стрит уже в курсе моих дел, но я ничем и никому не могу быть полезен. Если я и сомневался в том, что мои инспекторские обязанности — фикция, то послеобеденная прогулка по клубам открывает мне глаза на истинное положение вещей. В погоне за лишним шиллингом эти почтенные заведения открываются уже в три часа: и с трех часов у витрин с откровенными снимками стоят швейцары, они же зазывалы, вернее, приставалы; эти молодые люди хватают каждого прохожего — кого за рукав, кого за борт пиджака — и кричат ему в ухо, суля неслыханный разгул плоти за низкую до смешного входную плату в два фунта. Стоит бедняге проявить малейшее колебание, они набрасываются на него с новой энергией, провожают по улице до следующего заведения, где его перехватывает следующий приставала, и нужно иметь поистине железный характер, чтобы пройти всю Дрейк-стрит и не попасть в один из трех подвалов, исполненных красного сумрака, тромбонных стонов и голоногих официанток.

В каждый из этих клубов меня пускают безо всяких формальностей, и везде меня называют «мистер Питер», и я убеждаюсь, что никому и ничем не могу быть полезен, а персонал заведений уверен, что я зашел просто так, поглядеть на программу. Если это кого и удивляет, то только потому, что программа во всех трех клубах одинаково скверная, и смотреть ее станет разве что заблудший турист.