Реквием по пилоту

— Друг милый, это тебя спасать надо! У тебя потолки еще не сделаны!

— Имя не с потолка берется, — рассудительно возразил Гуго. — Имя вот такими делами делается. Я с телевидением договорился.

— Вот я тебе что дам под этот фестиваль… — предупредил Рамирес.

— Вставь себе и поверни три раза, — ласково успокоил его Звонарь. — У меня кредит Благотворительного фонда и пять миллионов от Дюпре. И пока я здесь, такой фестиваль буду проводить каждый год.

Пророки музыкального мира угадали — «Олимпия» пошла-таки в гору! «Глупо, но, кажется, мы начали зарабатывать на этом чудилище», — сказал Пиредра Хельге. Методы работы Звонаря были, возможно, архаичны и наивны, но, несомненно, действенны. Дав слово, он его держал, и скоро многие убедились, что если уж Сталбридж обещал, то хоть с угоном самолета, хоть с пальбой, но ты будешь на сцене в положенное время, и пеняй на себя, если окажешься не готов. Гуго поддержит и деньгами, и длинной рукой и на первый раз не станет торговаться, прийти к нему можно и днем и ночью, но избави боже его обмануть. Звонаревские бесхитростные речи одинаково хорошо понимали и воротилы звукозаписи, и до мозга костей пропитанные наркотиками звезды эстрады. «Олимпия», возрожденная золотом Скифа и колоритом Гуго, начала постепенно возвращать себе славу парижской достопримечательности.

Видя, как лихо Звонарь вошел в роль, никто, даже хитромудрый Рамирес (прочие же и помыслить не могли, что это роль), не догадывались, сколь мало Гуго верит в прочность своего положения. Чем дальше, тем больше ему нравилась эта новая афера, но еще многие годы, уже имея за спиной и мировые триумфы, и независимое состояние, Сталбридж не мог отделаться от мучительного подсознательного ожидания, что вот-вот, в любую минуту, раздастся звонок, Пиредра скажет: «Сорвалось. Сматываемся», и вновь — в кармане пачка денег, под мышкой — пистолет, под ногами — дорога неизвестно куда.

Тем временем он продолжал игру на полном серьезе. На средства концерна Звонарь нанял себе преподавателей фортепьяно, сольфеджио и теории музыки, а также эстетики и истории культуры. Пиредра визжал и кудахтал: «Медведюшка, нет, ты точно съехал; гаммы играешь?» Гуго в ответ молчал и смотрел отрешенно. Поглощал он науки не без труда, но напористо и жадно, со всем пылом человека, для которого полжизни грамота была чем-то сродни магическому таинству. Что же касается языков, то тут Гуго ни в чем не уступал Рамиресу и свободно изъяснялся на большинстве существующие наречий.

Свой кабинет он так и оставил в самой «Олимпии», и каждое утро в восемь часов был там, собственноручно открывал окна, читал корреспонденцию и выслушивал доклад ночного секретаря. По утрам «Олимпия» бурлила, как котел с кипящей кашей: люди приезжали и звонили со всех концов света — продюсеры, менеджеры, представители всевозможных фирм, юристы и репортеры. Часов в десять в видеофоне появлялся заспанный Пиредра и спрашивал, зевая: «Ты еще не прогорел? Приезжай обедать»; в одиннадцать Звонарь обычно спускался вниз и в компании Бэта Мастерсона, главного режиссера, смотрел прогон; проверял дневную сводку, и так до вечера.

Вечером зажигались огни, к подъезду съезжались машины, начинался праздник. В этом для Звонаря скрывалось какое-то непроходящее очарование, и, несмотря на то что механизмы и тайны всех чудес были известны ему досконально, а отчасти им и устроены, все равно он не переставал удивляться театральному волшебству, настороженно, впрочем, оберегая свои восторги от чужих взглядов, ибо страшился проявления слабостей.

Совсем поздно, уже ночью, Гуго часто ехал ужинать к Равальяку — как правило, в одиночестве. Там для него зажигали свечи и заводили лютневую музыку, которую он любил, и оттуда, прихватив неизменную бутылку, завернутую в мягкую бумагу, он отправлялся домой, в «Пять комнат над бульваром», как говорила Инга.

В жизни Звонаря Инга была великим утешением. Их первая встреча произошла, когда юной леди едва исполнился год, и Гуго по контрактным делам приехал к Пиредре в его «Лесной домик». В те времена никакой «Мьюзик интернешнл» еще не было, а существовало загадочное объединение «Валенсия-джаз-студио» и «Норд Хиллстрем мода», которые и пользовались услугами Звонаря и его молодцов. Отодвинув в сторону коктейли, Рамирес — в ту пору еще не седой, не бородатый — сказал:

— Пойдем, познакомлю с девушкой.

Они сошли в сад, где под сенью деревьев возлежала в шезлонге Хельга, немедленно возвестившая о себе неопределенно-вопросительным возгласом. Норвежская авантюристка и бэрнисдельский разбойник плохо друг друга выносили, и Рамирес, шепнув: «Минуту», направился к жене.

Гуго оглянулся. На травяной дорожке стояло миниатюрное — чуть выше его колена — существо в панаме и со свистулькой в руке. Оно приблизилось и, ухватив Звонаря за штанину и задрав голову, уставилось на него серьезными испанскими глазами, потом вдруг в задумчивости село на землю. Гуго опустился рядом на корточки, так что кобура под курткой уперлась в бедро, поставил чудо на ноги и спросил:

— Это что же за зверюшка?