Реквием по Мечте

Теперь Сара постоянно носила красное платье. И золотые туфли. Ада по-прежнему поддерживала ее волосы в форме, а если она высказывала предположение, что, мол, странное дело с этим шоу, Сара отмахивалась от нее, всем своим видом доказывая абсурдность ее слов. Иногда к ней в гости заходили другие соседки, принося с собой пирожные или пончики, но у Сары никогда не возникало желания поесть. Она до сих пор мечтала быть zophtic. Да у тебя уже кожа на руках висит как старая тряпка, а ты все не ешь и думаешь про zophtic. Будь zophtic сколько тебе влезет, только все равно нужно мясо на костях нарастить. Однако Сара все равно отказывалась от еды, бесконечно пила кофе и болтала о своем появлении на телевидении. Телевизор не выключался, и Сара внимательно отсматривала все игры-угадайки, чтобы можно было участвовать в любой из них без подготовки. Потом подруги расходились по домам, а она продолжала сидеть и смотреть телевизор, кивая головой и улыбаясь, представляя, как она стоит там, у микрофона, с полным достоинством и отвечает на вопросы с такой легкостью, словно они взяты из детской книжки, и зрители аплодировали, и она получала все призы, а потом произносила краткое заявление о том, что она не станет брать призы себе, а отдаст их нуждающимся, и снова гром аплодисментов, переходящих в овацию, и фотографии в газетах и в шестичасовых новостях, и даже в полуночных, она улыбается, а люди на улицах скандируют: МЫ ЛЮБИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, МЫ ЛЮБИМ САРУ, – она вздохнула с улыбкой и обхватила себя за плечи. Однако каждый день по утрам она стала чувствовать себя странно. Она задергивала тюль и занавески, время от времени подходила к окнам, чтобы посмотреть, чуть отодвинув занавеску, не наблюдает ли кто за ней, пытаясь обозреть как можно большую территорию и при этом не выдать своего присутствия «шпионам», а потом снова возвращалась в свое кресло и краем глаза наблюдала за холодильником, который стоял на своем месте молча, напуганный. Иногда она вдруг вскакивала и на цыпочках медленно шла к входной двери, прижималась к ней ухом, и долгое время слушала, задерживая дыхание, чтобы они не слышали ее, потом нагибалась к замочной скважине и подглядывала, но они всегда успевали исчезнуть из поля зрения прежде, чем она их засекала. Она снова принимала несколько таблеток валиума, садилась в кресло и смотрела все сериалы подряд, хватаясь время от времени за грудь, если какая-нибудь мать беспокоилась о своем сыне, говоря женщине на экране, что понимает ее и знает, каково это – скучать по сыну. Мой единственный ребенок, мой мальчик, а у меня даже его телефона нет. Но он сильно занят, знаете ли. У него свой бизнес. Он профессионал, мой Гарри, и скоро он сделает меня бабушкой, – и Сара успокаивала женщину, говоря, что все будет хорошо, а потом принимала еще несколько таблеток, и веки ее тяжелели, и неясная печаль саваном окутывала ее, и слезы прокладывали дорожки на ее щеках, когда приходило время вечерних и ночных передач, и даже собственное появление в одиннадцатичасовых новостях не могло утешить ее, и она смотрела на экран сквозь пелену слез, сумбурно молясь о том, чтобы ей наконец пришел ответ с телевидения, и она узнала название и время выхода передачи, и чтобы Гарри приехал к ней в гости со своей невестой, и они бы вместе попили чай, и она бы рассказала им, в каком шоу ее покажут, и надела бы красное платье, – о, Сеймур, ты помнишь красное платье? Бар-мицва Гарри? Что-то не так, Сеймур? Ты тоже придешь на шоу, и мы выиграем все призы и отдадим их бедным людям, им будет так приятно, и у Гарри родится наш внучек, и она будет зорко следить за машинами… Да, с машинами надо всегда быть начеку: когда они так вот медленно ездят по улицам и мужчина смотрит по сторонам, жди беды; и я буду сидеть с моим маленьким внучком, а ее научу правильно готовить фаршированную рыбу, которая так нравится Гарри и… почему ты не разговариваешь со мной, Сеймур? Почему просто стоишь и смотришь на меня? Пойдем уже спать, пойдем, пойдем… и Сара Голдфарб пошла спать, держа Сеймура, Гарри и внука за руки, и телевизор плавал в ее переполненном слезами сознании, и слезы текли из ее глаз, отчего подушка, на которую она преклонила голову, промокла насквозь…