Реквием по Homo Sapiens. Том 1

От Человека и Бомбы произошли хибакуся, миры Геи, Смерти, Ужаса и Первый закон Цивилизованных Миров, воспрещающий Человеку превращать водород в свет. Хибакуся, в свою очередь, заключили брак с Законом, от которого произошли афазики, Друзья Бога, астриеры, аутисты, маггиды и архаты с Ньювании. Ужас же сочетался со Смертью, и от них родился Экстр и великое Ничто. Ужас, кроме того, соединился с Законом, породив Пчелолюдей, которые, ценя жизнь меньше Порядка, подчинили свою Волю этому младшему божеству – Порядку. О Пчелолюдях мы не знаем почти ничего.

Хости Хостхох,

«Реквием по хомо сапиенс»

Наш въезд в пещеру ознаменовался лаем, криками и беготней детей, снующих между нашими нартами. Они отдирали ручонками покрышки, чтобы посмотреть, привезли ли мы с собой мамонтовые языки, шегшееву печенку и прочие девакийские лакомства. Вскрыв кожаные мешки с орехами бальдо, они увидели, как скудны остатки нашей провизии, и разочаровались. Они явно не заподозрили, что мы вовсе не их отдаленные родичи, а цивилизованные люди, явившиеся воровать их плазму. Мы стояли и ждали, когда подойдут их родители. Я повернулся лицом к входным кострам, и моя обледенелая борода понемногу оттаивала. Изнутри доносился плач младенцев и запахи жареного мяса, мокрых шкур и тухлятины. Я оказался неподготовлен к этому букету, и меня затошнило. В густое облако ароматов вплеталась застарелая моча на камнях, прогорклый жир, дым, сосновые дрова и детская блевотина, которой разило от шуб любопытных женщин; память Рейнера при всей своей точности оказалась неполной – эта вонь в ней отсутствовала. (В этом, видимо, проявился дефект акашикских компьютеров: память о запахах располагается на периферии мозга, слишком глубоко для акашиков.) Между кострами валялись разгрызенные кости, куски шкур и ошметки мяса. Надо было смотреть себе под ноги, чтобы не вляпаться в одну из многочисленных, полузамерзших собачьих куч на снегу. Нас окружили здоровенные мужчины деваки, одетые, как и мы, в шегшеевые шкуры. То и дело трогая наши меха, наши нарты и друг друга, они произносили слова приветствия:

«Ни лурия ля деваки, ни лурия ля». Соли, погладив по голове одного из ребятишек, сказал:

– Я Соли, сын Маули, сына Вилану-Китобоя, чьим отцом был Рудольф, сын Сенве, который покинул племя деваки много лет назад и отправился искать Благословенные Острова. – Он повернулся ко мне и обнял меня за плечи. – Это мой сын Мэллори; мы люди Сенве, который был сыном Ямалиэля Свирепого.

Мне было противно прикосновение Соли и противно представляться его сыном. Мне было противно все: вонь пещеры и мокнущие язвы на руках мужчин, обступившие меня вонючие тела и все прочее, говорящее о болезнях и смерти. Но смаковать свои ощущения было некогда, ибо наша мнимая родословная вызвала среди деваки великое волнение. Вокруг слышался смех и изумленные возгласы. Огромный одноглазый человек вышел, прихрамывая, вперед, охватил ладонями наши с Соли затылки и сказал:

– Я Юрий, сын Нури, сына Локни Несчастливого. – Юрий, в весьма пожилых годах, с косматой седой бородой и выдубленной возрастом кожей, был выше всех сорока мужчин в пещере за исключением Бардо. Огромный нос торчал между мощными скулами. Говоря с нами, он вертел головой, как талло, оглядывая единственным глазом наши нарты и изнуренных рычащих собак, как будто искал чтото и не мог найти. – Отцом Локни был Жиаси, – продолжал он, – сын Омара, сына Пайата, который был старшим братом Сенве и сыном Ямалиэля. – Он обнял Соли, молотя его кулаками по спине. – Мы все равно что братья, – сказал он, блестя большим карим глазом в свете костров. – Ни лурия, ни лурия. Соли ви Сенвелина.

Он ввел нас в пещеру. В тридцати футах от костров стояли две снежные хижины, куполообразные, сложенные из снежных кирпичиков, тщательно обтесанных и плотно пригнанных. У той, что в глубине, в стене имелось отверстие, достаточно большое, чтобы просунуть голову, и сама хижина была очень невелика. Другая, испещренная рябинами капели, была еще меньше первой. Когда Соли представил мою мать и Бардо как свою невестку и племянника, Юрий предложил им занять меньшую хижину. Ощупав бицепсы и грудные мускулы Бардо, он сказал: