Реквием по Homo Sapiens. Том 1

Он, разумеется, лгал. Я навел справки в городском архиве перед тем, как выбрать резчика. Мастер, довольно пожилой на вид, в действительности был молод, слишком молод, чтобы служить в подмастерьях у Рейнера. В Невернес он прибыл мальчиком после гибели своей планеты, Алесара, в одной из тех оголтелых религиозных войн, что приводят иногда к уничтожению изолированных обществ. Его семья принадлежала к раскольнической секте спиритуалистов – не помню, в чем именно заключалась их вера; все его родные умерли от лучевой болезни, а сам он, мучаясь кровавой рвотой, поклялся никогда больше не верить в идеалы, которые нельзя увидеть или потрогать. В Невернесе он вознамерился разбогатеть, мстя при этом всякой плоти, которая ему попадается, и вскоре стал лучшим – и самым чудаковатым – резчиком в Городе.

– Шесть тысяч дисков! – повторил я. – Куда столько? Это просто неприлично.

– Я не стану оказывать вам услуги, если вы будете оскорблять меня, пилот.

– Мы заплатим вам тысячу дисков.

– Этого мало.

– Две тысячи.

Он потряс головой, цокая языком.

– Такие деньги взял бы с вас Альварес или Поливик – да любой из второстепенных резчиков. Вот к ним и обращайтесь.

– Хорошо – три тысячи.

– Не люблю сумм, содержащих цифру «три», – такое уж у меня суеверие.

– Четыре тысячи. – Зря я не уговорил Бардо пойти со мной. Мне редко приходилось иметь дело с деньгами, а он всю жизнь спорил о стоимости земельных наделов и торговался со шлюхами.

– За такую цену я берусь изваять четверых.

– Ну, тогда пять. Пять тысяч!

– Нет, пилот. Нет, нет.

Я стукнул по столу так, что кружка подскочила и кофе перелился через край.

– Вы могли бы сделать свою работу и за три. Разве наш поиск для вас ничего не значит?

– Ровным счетом ничего.

– Больше пяти тысяч я заплатить не могу. – Я был уверен, что Бардо, будь он со мной, нипочем бы не согласился на шесть тысяч, которые заломил Мехтар.

– Если у вас больше нет, дело ваше. Но вы никогда не узнаете, как это чудесно – носить алалойское тело, как хорошо быть сильным. – С этими словами он стиснул в руке свою пустую кружку, и она рассыпалась на куски, один из которых вонзился ему в ладонь. Мехтар поднял руку, чтобы я видел, и не спеша извлек окровавленный белый осколок. Из раны ритмичными толчками била кровь, и Мехтар сказал: – Артерию повредил. – Он закрыл глаза, мускулы поднятой руки затрепетали, и пульсирующая кровь потекла ровным потоком, который быстро превратился в тонкую струйку. Когда Мехтар открыл глаза, кровотечение остановилось. – Я дам вам не только силу, но и власть над вашим новым телом. Существуют гормоны, которые наполнят вашу половую систему спермой до отказа, и нейропередаточный раствор, снимающий необходимость в сне. Есть и более практическое предложение: небольшое расщепление запрограммирует ваши ткани на выработку гликопептидов, которые не дадут вам замерзнуть в пути. Я, Мехтар Констанцио Хаджиме, могу все это сделать. И возьму за это шесть тысяч сто городских дисков.

– Шесть тысяч сто?

Он указал на осколки, раскиданные по столу.

– Включая стоимость рекламы. Эти кружки делают на Фосторе – сами знаете, сколько они стоят.

Я снова стукнул кулаком в кожаной перчатке по столу, раздробив в пыль несколько осколков, и заявил:

– Вы грязный, алчный тубист.

Он уставился на меня, раздувая широкие ноздри.

– Вы называете меня тубистом. Да, я люблю себя побаловать – а почему бы и нет? Когда-то я служил своему Богу, но Он предал меня. – Он показал на тондо и на ларчик с даргиннийскими драгоценностями рядом. – Теперь я собираю вещи. Вещи не предают.

– Слишком много вещей. Вы вещист и тубист.

– Ну и что из этого? Некоторые вещи обладают блеском и красотой, которые не вянут с годами. Поднимаясь утром, мы здороваемся со своими красивыми вещами, у каждой из которых есть свое место. Мы покупаем какойнибудь резной стул из ценного осколочника или даргинийское висячее гнездо и можем быть уверены, что эти вещи повысят и нашу ценность.

– Я в это не верю.

– Однако это правда, – улыбнулся он. – Имея много вещей, мы можем обменять их на другие, еще красивее, еще дороже, обладающие вполне реальной ценностью – ведь может настать такой день, когда ими придется пожертвовать, чтобы спасти самое драгоценное, что у нас есть: нашу жизнь.

– Вечно жить все равно нельзя, – сказал я, глядя на серебристое висячее гнездо, мерцающее в своем футляре, и думая о тысячах даргиннийских нимф, погибших, когда их гнездо похитили. – По-моему, вы чересчур высоко себя цените.

– Делать нечего, пилот: я – это тело, которое сейчас на мне, и больше ничего. Разве может что-нибудь для меня быть дороже? Шесть тысяч сто городских дисков – сумма солидная, но никакие деньги, если они затрачены ради сохранности вашего священного тела, не будут лишними. Уверяю вас.

В конце концов я заплатил столько, сколько он требовал. Я чувствовал себя скверно уже потому, что заключал денежную сделку – торговаться было еще омерзительнее. Бардо, когда я сообщил ему подробности, пришел в ужас.