Далее последует отчет о нашем путешествии через море к месту встречи с ветрорезом и о возвращении в Город. Большую часть этого времени я смутно сознавал то, что говорилось и делалось вокруг меня, но не менее часто впадал в кому или пребывал в мучительном состоянии, когда все звуки кажутся одновременно слишком громкими, монотонными и неразборчивыми. Почти все, о чем я здесь рассказываю, я собрал по кусочкам намного позже. Но открытие, сделанное мной в тот период, до сих пор жжет мою память.
Юрий, увидев, что сделал его сын, пришел в ужас и устыдился. Перейдя через лощину, он положил руку на плечо моей матери, пытавшейся вернуть меня к жизни. Бросив одинединственный взгляд на мою голову, он сказал:
– Мэллори сейчас уйдет, и я ничего не могу сделать, ибо его время пришло. Хочешь, мы похороним твоего сына рядом с Катариной? – спросил он Соли. – Между нами произошло много плохого, и я не хочу больше несчастий.
– Нет, он еще не умер, – сказал Соли. – Мы похороним его сами, когда он уйдет.
Мать и Жюстина уложили меня на вторые нарты и закутали в меха.
– Страшно это – потерять сына, – сказал Юрий.
– Да, это было бы ужасно, – сказал любитель точности Соли. – Мы сожалеем о Лиаме.
– Потерять дочь, даже сатинку, тоже страшно. Я проливаю кровь за вас. – С этими словами Юрий ножом распорол себе щеку до подбородка – и, будучи добрым человеком, не способным долго винить кого-то, добавил: – Теперь вы уедете на Урасалию или на Келькель, и это к лучшему. Но если тебе когда-нибудь захочется навестить могилу дочери, ты будешь желанным гостем.
– А мой внук? – спросил Соли. – Он родился живым? Что с ним?
Юрий зажал рукой порез на лице, останавливая кровь.
– Кто отец этого ребенка, если не Лиам или не кто-то из родичей Лиама? Разве это дитя – не сын сынов Манве? – Он протянул Соли свою окровавленную руку, и в голосе у него появилась странная дрожь. Вряд ли он подозревал, что ребенок был моим. – Разве он и не мой внук тоже? Он кровь от моей крови и будет похоронен близ пещеры своих отцов.
После этого мы спустились к морю, и трое уцелевших построили из снега хижину. Остаток ночи и часть утра я лежал в бреду, а мать хлопотала надо мной, как над горящим от жара ребенком.
– Резчик отвел бы кровь, давящую ему на мозг, – то и дело говорила она Жюстине. Видя, что мне не становится лучше, она совсем отчаялась. – Что же делать? Череп у него проломлен, я уверена. Ох, Жюстина, по-моему, он умирает! Как же снять давление? Просверлить ему дырки в черепе или подождать? Но ждать – это так тяжело.
Соли, жаривший рыбу над горючими камнями, присел на корточки рядом со мной, глядя, как мать бережно оборачивает мне голову волчьим мехом. Я не видел выражения его лица – должно быть, потеря Катарины повлияла на его рассудок, – но помню шипение жира, рыбный запах и его страдальческий голос:
– Да, Катарины нет, а скоро и Мэллори не станет. Мы ничего не сможем сделать – пожалуй, он не переживет эту ночь.
– Главный Пилот слишком легко теряет надежду, – сказала мать, капая воду из бурдюка мне в рот.
– Да разве она есть, надежда?
– Надежда есть всегда.
– Не всегда. – Соли прикрыл глаза рукой. – Дала бы ты лучше сыну умереть спокойно. Сверлить дыры у него в голове было бы безумием.
– Я не позволю моему сыну умереть.
– Ты его все равно не спасешь. Выходит, судьба у него такая – разве можно идти наперекор судьбе?
– Если он умрет, я тоже умру.
– Пилоты гибнут – Мэллори всегда это знал. И знал, что ему не будет везти вечно – удача переменчива.
– Главный Пилот у нас еще и скраер?
– Не говори при мне этого слова.
– Мой сын умирает, а Главный Пилот придирается к словам.
– Было бы лучше, если бы ты вообще со мной не разговаривала. – Соли стукнул себя кулаком по носу так, что пошла кровь – об этом мне несколько лет спустя рассказала Жюстина.
Мать взяла на нартах мешочек с кремнем и стала разбирать камни.
– Я решилась, – сказала она. – Сделаем сверло и выпустим кровь. Поможешь мне, Жюстина?
Жюстина занималась тем, что выбивала лед из мехов и жевала кожаную подкладку, чтобы ее размягчить.
– Конечно, помогу, – отозвалась она, – если ты правда считаешь нужным дырявить его бедную голову – но это очень опасно и вряд ли ему поможет, но я все равно готова, хотя и боюсь за него – а как же мы снимем боль, когда будем сверлить? Ох, Мойра, подумай как следует!
– Бросьте. – Соли явно не одобрял готовность Жюстины помочь сестре, и его лицо от гнева приобрело меловой оттенок. – Подождем, когда он умрет – собакам легче будет. Опустим его в прорубь и его жирного дружка заодно.
– Леопольд, что ты такое говоришь! – ахнула Жюстина, а мать плюнула.
– Главному Пилоту кажется, будто он знает, что говорит, но знает он далеко не все.
– Не надо со мной разговаривать.
– Главного Пилота следовало бы уведомить…
– Пожалуйста, помолчи.
– Мой сын умирает, – низким, охрипшим от ярости голосом бросила мать.
– Ну и пусть его.