Реквием для губной гармоники

Может быть, сегодняшняя ночь будет повеселее: Хейки раздобыл у звонаря бутылку самогона. Мы ее, конечно, раздавим. К счастью, Якобу не пришло в голову предостеречь нас от чертова зелья. А то мы, пожалуй, не стали бы пить, чтобы не нарушить его запрет. Я думаю, что Хейки выпросил самогон в основном для меня, — он, видно, заметил, что я не сплю по ночам. Хейки и сам выпить не дурак, но для себя он не стал бы стараться.

Не знаю, где звонарь (он же могильщик) Рооби Сассь достал самогон. Мы вообще ему многим обязаны: в нашем отеле «Тихая обитель» он и повар, и официант; а если нас здесь схватят, пожалуй, и ему несдобровать — поставят и его к стенке.

Значит, вторая конфирмация… Видно, так. А Якоб… я ничего подобного от него не ожидал! Видно, Хейки знает его лучше, чем я, раз решил просить убежища в церкви.

— Болван ты, — сказал я, когда остался ждать под деревом в церковном дворе, а Хейки пошел в пасторский дом. Оказалось, болваном-то был я…

Что Якоб человек честный и бескорыстный, я знал и раньше. Здесь, в Тондилепа, об этом знают все. Рассказывают, когда родился Хейки, Якоба позвали крестить. После крещения отец Хейки хотел добавить две-три лишние кроны, но Якоб его остановил: «Иегова мой пастырь, а мне ничего не надо…», быстро сел в сани и укатил. Оригинальный пастор.

Старики уважают Якоба, всегда его уважали, хотя к красноречивым проповедникам его не причислишь. А молодежь… Ну, раньше мы куражились над ним без конца. Песнопения и молитвы мы быстро заучивали наизусть, но делали вид, что не знаем в катехизисе ни аза в глаза. Нам было интересно, выйдет старый Якоб из себя или нет. Хотелось посмотреть, как он взорвется. Не получилось. Терпеливо и упорно твердил он нам одно и то же, пел плачущим голосом: «И-иерусали-им, ты град свя-той на небеси-и». Кадык у него перекатывался вверх-вниз, и на высоких нотах нам казалось, что еще немного и шарик этот выскочит из горла птицей и улетит.

Помню, дочка лавочника Элла — самая богатая и самая красивая из наших конфирманток, русая коса как оглобля, — встала и, скромно опустив глаза в землю, спросила: а что такое плотский грех? Если это то самое, что она думает, то душа ее — она честно признается — не чиста. «Так и тянет на парней поглазеть…»

— Дочь моя, мы должны бороться с собой…

— И вы тоже, господин пастор? — с невинным видом перебила Элла.

Якоб поперхнулся и продолжал:

— Да, мы все должны бороться с собой и не поддаваться злу. Иное дело, дочь моя, если ты однажды изберешь себе достойного мужа и вместе с ним создашь христианскую семью.

— А чего мне выбирать, я сразу соглашусь, если кто посватается.

— Уж ты-то найдешь мужа, — улыбнулся Якоб.

— Значит, можно? — не отставала Элла.

— Что?

— Ну, предаваться этому самому греху…

— Брак свят, в браке все обретает высший смысл.

— Ох, господи, когда же я дождусь!

Так мы готовились к конфирмации. Якоб, бедняга, переживал, что мы ничего не запоминаем.

— Возлюбленные чада, вы не успели уяснить всего, что следует, — сказал он на последнем занятии, — но, я надеюсь, то, что не осталось в голове, пустит ростки в вашем сердце. А это самое главное.

На конфирмации мы в лучшем виде пропели все, что полагается. У Якоба даже глаза увлажнились. Он, видно, не ожидал этого. Впрочем, кто его знает, может, и ожидал, — не первые мы были у него конфирманты.

— Удивительно, — Хейки снова вертит в руке окурок, — прямо удивительно, вот ведь сила этот табак!

Он опять опускает окурок в карман.

— Ладно, придет ночь, я его кончу. Покурим, черт возьми!

Ночью, когда мы ненадолго выйдем на воздух, Хейки обязательно его прикончит. Каждую ночь, сидя на каменной ограде, он с наслаждением курит.

— Есть еще три сигареты и два приличных бычка, — сообщает он. — По одному на ночь, может, и хватит. Пять ночей. Ты как думаешь?

Я потираю колено и говорю, что, конечно, хватит. И это верно. Курева хватит. Сегодня среда. Среда — раз, четверг — два, пятница — три, суббота — четыре, воскресенье — пять. В понедельник Райесмику Хейки курево будет ни к чему, всего пять дней ему осталось.

— Опять ты какой-то чудной… ну, сам понимаешь. Переключи себя на другую волну! Какого черта ты строишь такую похоронную рожу! Подумаешь, отправил фрица в лучший мир и еще переживает. Фрица же! Ей-богу, это в городской гимназии тебя таким хлюпиком сделали. Возьми себя в руки и давай на другую волну!

— Да я сейчас о Курте не думаю, Кристу вспомнил.

— Ничего они ей не сделают, — говорит Хейки, но в его голосе нет уверенности.

— Им теперь не до нее, — добавляет он. — Фронт вот-вот к Таллину подойдет.

Это верно. Это знают все. Но из этого вовсе не следует, что Кристине все сойдет с рук: долго ли расстрелять какую-то бабу… На это время найдут.

— Йоханнесу они тоже ничего не сделают. Он ведь сам пошел доносить.

— О Йоханнесе я не думаю.

— Нет, ты и о нем беспокоишься. Знаю я тебя. Вот уж кого я не стал бы жалеть. Сволочь!

— Ну, приятного мало, если кого-то из-за тебя… Даже Йоханнеса.

— Ерунда, — говорит Хейки по-русски. По-русски он знает только «черт возьми» и «ерунда».