Реквием ангела, исповедь демона

Улыбка с лица Виктора тут же сошла. Он быстро хотел что-то сказать, но не нашел ни единого слова, ведь девушка, стоявшая у окна по ту сторону света, Виктор уверен, и была Катриной. За солнечной дымкой угадывались её изящные плечи и черные волосы, уложенные на косой пробор и томно закрывающие часть лица. Однако это все, что было доступно глазу вампира, идеально видящему в непроглядной тьме, но ограниченному в возможностях на дневном свету.

— О чем ты говоришь? — всё же считающий, что разговаривает именно с Катриной, спросил Виктор.

— Катрина Вэллкат умерла.

Виктор сочувственно вздохнул и прикрыл глаза ладонью:

— Ах, дорогая, знаю, ты очень привязалась к фотографу…

— Нет, Виктор, — перебил голос. — Это случилось раньше. В темнице. Помнишь? Думаю, ты отчетливо всё помнишь, ведь это произошло на твоих глазах.

— Прости меня. Я считаю себя виновным…

— Не нужно слов! Слова — лишь пустота, что тревожит тишину. Виновен ты или нет, но Зан сделал то, что желал сделать в стенах твоего дома. И это непростительно.

Скорбно Виктор согласно покивал.

— Непростительно, — повторила наемница, — потому что убийство собственного ребенка — отвратительнейший из грехов. Зан не одно столетие упорно убивал свою дочь, чтобы осталась только наемница. И вот, у него, наконец, получилось.

— О, Катрина! Напрасно ты так думаешь, — взмолился Виктор.

— А иначе как объяснить то, что я сделала с Марком?! — резко подалась к свету фигура за солнечным лучом. Виктор при этом испуганно подступил ближе, устрашившись, что свет попадет ей на лицо. — Та Катрина, которую я знаю, никогда бы этого не сделала. Никогда, как бы силен в ней ни был голод крови.

Виктор не знал, что сказать. Глаза Катрины гневно блестели в солнечном свете. Это единственное, что для Виктора было сейчас различимо за лучом дневного света.

— Я его любила, Виктор! — с болью проговорила Катрина. Однако как ни печально признавать, но бедный Марк всё же был влюблен не в девушку, а в вампира. Да так сильно, что бывало, даже сама Катрина начинала сомневаться, вдруг фотограф одержим ею и лишь одурманен её чарами. Ровно, как и к смерти единственного дорогого ей человека, Катрина не была готова к принятию такой правды.

— Ты знаешь, все они умрут, — напомнил Виктор, сочтя, что озвучив неизбежное, он поможет Катрине справиться с болью.

— Но это не должно было произойти так! Это не должно было случиться сегодня!

— Не переживай о Марке, ему не было больно.

— Ему было больно, Виктор.

— Катрина…

— Нет, ему было больно. И эту боль причинила я. Я! — голос её дрогнул. — Я порвала его шею, артерию, кожу, порезала его грудь, — Катрина закрыла лицо рукой. — Ты мог бы снести подобное, забери ты жизнь у Лауры?

— Лаура здесь не при чем, — попытался уйти от ответа лорд-маршал.

— Ты мог бы снести это?!

Виктор промолчал, хмуро глядя в сторону, и ничего не ответил. Убедившись в ожидаемой реакции, Катрина удовлетворенно кивнула и отвернула от него лицо, невидящим взглядом рассматривая солнечную дымку света за окном.

— Это начало конца, Виктор. Ты будешь отрицать, но это не спасет тебя. Это начало конца. Падет все, и я с нетерпением смотрю в это будущее. Я чувствую, как умирает моя обреченная на вечные муки душа. Это действительно начало конца. Но не только моего. Дела наши настигнут нас. Наступит день, когда в темноте мы уже не сможем спрятаться. Не убежим от света в объятья тьмы. Нам не вернуться к империи, которой владели наши пращуры. Мы вмешивались в человеческий миропорядок, подстраивая их мир под себя. Мы сделали все, чтобы нравственность пала к новому тысячелетию. А что останется, когда падет и безнравственность? Все потеряют надежду. Как и я. Ночная темнота опустится с небес. Не в реальности, но в наших сердцах. Вот наша эра тьмы, обещанная Тентелом! Никто от неё не спрячется. Каждый поймет, что он на самом деле одинок. И в этом одиночестве мы убедимся в том, что свободы нет. Каждый из нас пленник собственной темницы. И всё будет разрушено, когда мы это осознаем. Мы сами всё уничтожим, когда будем пытаться спасти. Даже надежды. К черту надежды! Их у меня больше нет, и они мне не нужны. Я жажду кары Господней за свои деяния! И пусть она будет страшна!

Виктор сильно помрачнел на этих её словах, и, казалось, испугался.

— Прошу, не стоит так говорить! — обеспокоено произнес он.

— А что? Боишься, что мои слова будут услышаны? — дерзко подняла бровь Катрина. — И правильно! Скажи, Виктор, почему лордоки никогда не платили при жизни за свои грехи? Не знаешь? А почему ныне расплата принялась нас настигать? Мы теряем близких, власть уходит, Виктор! И я скажу почему. Конец грядет — вот дары грехов наших отцов!

— Ты очень сильно потрясена смертью Марка, — попытался найти объяснение её словам лорд-маршал, только бы не поверить в них.

— Да, ты прав. Но говорю я так не из-за своих чувств. Не веришь, не верь. Но если не веришь в истину, не верь ни во что. А если перестанешь верить хоть во что-то, это ли не знак твоего отчаянья, знаменующий конец?