Реквием

Не переживайте, любезный, пройдёт, скажем, ещё лет десять, и всё у нас наладится. И, как говорят мои старики, выкрутимся, если войны не будет. Работать надо хорошо, а там, глядишь, и наступят лучшие времена. Нельзя нам на себе крест ставить, вы это знаете не хуже меня. Россию трудно опустошить, она большая и великая. Возродимся. И никто меня в этом не переубедит. Течение жизни общества неумолимо подчиняется определенным законам. Колесо истории знай себе вращается.

Инна, будто стрелка чувствительного компаса, обернулась к «выступающему».

– Щербаков, ты нам ещё лекцию по истмату прочти, – фыркнула она неодобрительно, но про себя подумала: «И всё же с завидным благодушием вступился за старика. А что же это Севостьянов, дружок Белкова, помалкивает, не защищает его? Такой всегда добродушный. Сильно поредевшие волосы открывают его оттопыренные уши, чем ещё больше усиливают впечатление о нём, как о бесхитростном человеке. А эти круглые нелепые очки и выпуклые, слегка растерянные, подслеповатые, водянистые глаза о чём говорят? Он добродушный, потому что равнодушный, добродушный, но не добрый? Сегодня он – редкий случай! – глубокомысленно «занят» и не горит желанием вносить свою лепту в общую беседу, и дело с концом! Прижух. Пустой, суетный человек, но с хитринкой».

Белков, помедлив, в ответ на слова Щербакова, презирая себя и свою слабость, выдавил жалкую полуулыбку и произнес горестно: «Ваши бы слова да богу в уши». Он был слишком раздражён и оскорблён, чтобы должным образом воспринимать и отвечать на веселую, пусть даже грубоватую поддержку коллеги.

Инна оценивающе глядит на Щербакова. «Любопытный предмет для наблюдения. Один из тех, кто обычно спит почти всё время, пока длятся заседания. Крупный, крепкий, руки золотые. Внешность непривлекательная, манеры, если так можно выразиться, своеобразные. Недалёкий, точнее, без полета. Если можно его заподозрить в каких-то пороках, то, пожалуй, это слабость к горячительным напиткам. Водочку любит. Попав в нетрезвом виде в затруднительное положение, сам выпутаться не может, приходится друзьям препровождать его в безопасное место. Но впечатление производит. В разводе. По женщинам глазами не рыскает, но есть в нём какой-то животный магнетизм», – отвернув от Елены Георгиевны вдруг жарко вспыхнувшее лицо, отмечает про себя Инна, игриво поводит плечами, небрежно всколыхнув эффектную, огнедышащую грудь, и грустно усмехается по поводу уходящей молодости: «К сожалению, желания и возможности теперь не всегда совпадают».

Трехдневная серебристо-рыжеватая щетина на крепком, литом лице Щербакова почему-то напомнила ей встопорщившиеся чешуйки у плотвичек в брачный период, которые она однажды, неожиданно для себя, разглядела во время майской рыбалки. И она – ни к селу, ни к городу – вдруг загрустила о слишком быстро пролетевшем и неплодотворно проведенном на «чертовом» огороде лете.

Елена Георгиевна всё же успела перехватить взгляд Инны и тут же вспомнила её грустный рассказ при их первой встрече после долгой разлуки. «Было три мужа, потом ещё четырежды пыталась создать семью – безрадостные романы. Слепое томление плоти принуждало меня к этому бесполезному, бесперспективному занятию. Ни один из мужчин не устраивал меня в постели так, как тот, первый. Ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Да и душевные качества оставляли желать лучшего. Все как один – с куриными мозгами, затурканные. Строили из себя покладистых, незатейливых, бесхитростных. Усахаривали, чтобы прийтись по душе, а потом начинали откалывать штучки-дрючки. Часто приходили в непотребном виде. Все их словеса и жалобы были от лукавого, себе на потребу.

Потом стала прикидывать, в чём этот, новый, уступает другим или превосходит их, и больше не позволяла себя обаять. Гнала от себя. А они привязывались. Поражало их отношение к жизни, которое годилось разве что на то, чтобы влачить жалкое существование. Было много мучительно-грустного, часто чувствовала себя стрекозой, сбитой с листа камыша неожиданно высокой речной волной…

Получалось, что разменивала свой серебряный рубль на медяки. А лучших претендентов на примете не было. Просто поражалась, как с такими данными и возможностями они на что-то претендовали. Ещё и от жён, по их рассказам, бегали, на стороне что-то искали. Не могу взять в толк, почему никакой себе трезвой оценки не давали? Откуда в них эта слабоумная мания величия, почему больны глупым тщеславием? Похоже, и правда, поведение мужчин определяется спросом и предложениями.

А уж о духовности я вообще и не заикаюсь. Помню, один сорокапятилетний, всё ещё пребывая в наивной юношеской беспечности, считал себя одинокой взыскующей душой. Предлагая мне своё сомнительное чувство, печально и потерянно произносил: «Жизнь не стоит расхода моих творческих сил!» Бес попутал меня с ним. Не стала я прикидывать возможности его платежеспособности, потому что осторожная радость толкнулась в мою душу, сердечко ёкнуло… Ну, думаю, удачный случай представился, точнее сказать, подвернулся – не прозеваю. Нежный, ласковый, романтичный мужчина!