Реквием

– Этого не может быть… Этого не может быть… Я сойду с ума, если это правда… Господи, какой позор!

Она покачнулась на стуле и стала валиться на пол. Настя бросилась к ней, но не успела подхватить, и Лера Немчинова неловко и некрасиво упала рядом со столом Следователя.

– Обморок, – констатировала Настя, подняв ей веки. – Вызывайте врача.

– Доигрались, – со вздохом сказал Коротков, выруливая с проспекта Мира на Садовое кольцо.

Настя уныло молчала. Леру, выведенную из обморока, увезли в больницу и положили в кризисное отделение. У нее был сильный психогенный шок, она ни с кем не разговаривала, а врачи запретили ее тревожить расспросами. Но ситуация стала острой, и необходимо было немедленно собирать информацию об Игоре Вильданове, о его юношеских годах и о злополучном кольце. Телефоны Вильданова не отвечали – ни городской, ни мобильный, зато удалось сразу же дозвониться до Зотова, который страшно переполошился по поводу болезни Леры, предложил приехать вечером к нему домой и выразил готовность ответить на любые вопросы работников милиции.

И вот теперь, побывав в больнице, Настя и Юрий ехали к Вячеславу Олеговичу.

– Расскажи поподробнее про деда, – попросила она. – Какой он, как говорит, как держится.

– Говорит – как пишет! – с пафосом воскликнул Юра. – Но если серьезно, то по его речи не скажешь, что он девять лет провел за «колючкой». Знаешь, есть такой тип высококвалифицированных рабочих, которым с детства вложили в голову правильную мысль: любой труд достоин уважения и почета, если делается с душой, умом и вдохновением, и то обстоятельство, что в графе «социальное положение» человек пишет «рабочий», совершенно не означает, что он имеет право быть полуграмотным и дурно воспитанным. Я в свое время встречал таких людей, правда, их было не так уж много, зато сейчас их, как ни странно, куда больше.

– Это результат ломки старой идеологии, – засмеялась Настя. – Раньше у нас уважали только тех, кого ЦК разрешал или велел уважать. Космонавтов там, актеров, крупных ученых, партийных боссов. Рабочих тоже было ведено уважать, но делалось это так неискренне, что никого обмануть не удавалось. А теперь у нас во главе всего деньги. Если твой труд позволяет хорошо зарабатывать и достойно содержать семью, то уже никого не интересует, какой это труд, ручной или интеллектуальный. Профессор-академик-лауреат сегодня пустое место, если сидит на государственной зарплате, зато бригады рабочих, делающих качественный ремонт, вызывают всеобщее уважение и очень прилично зарабатывают. Вот и кинулись бывшие работники умственного труда и служители искусств овладевать рабочими профессиями. Поговоришь с такими – и полное ощущение, что на светском приеме побывал. Вон Стасов недавно новую квартиру ремонтировал, так у него бригадир был профессиональным музыкантом, а прораб – профессиональным художником. Работали как звери, квартира получилась – загляденье, а он иногда после работы специально к ним приезжал просто потрепаться и говорил, что давно уже не получал такого удовольствия от общения с малознакомыми, в сущности, людьми.

– А как же бандюки и братки? – возразил Юрий. – Они ведь тоже в криминал полезли, потому что сегодня любой труд почетен, лишь бы деньги приносил.

– Ну что ж, две стороны одной медали. Так всегда бывает, если какой-то процесс влечет за собой хорошие последствия, то и негатив тут как тут. Не зря же американцы говорят, что преступность – это та цена, которую общество платит за демократию. За все надо платить, или, как говорит мой папа, бесплатных гамбургеров не бывает. Ты, между прочим, про деда рассказывал, а сам спровоцировал меня на какие-то политико-философские изыски. Возвращайся на грешную землю.

– А это я тебя проверяю, – нахально заявил он. – Ты ж теперь крупный аналитик, вот и займись обобщениями, покажи мне, скромному работяге-оперу, уровень своего мышления.

– В лоб хочешь? – без обиняков спросила Настя.