Реквием

– Очень любопытно. Я со своей математической точностью давно заметил, что особенно нежной ты бываешь после неформальных встреч со своим любимым генералом. И если бы я был патологически ревнив, то сделал бы неутешительный вывод, что ты мне изменяешь и каждый раз после свиданий тобой овладевает комплекс вины.

Настя подняла голову и поцеловала его в щеку.

– А ты ревнив не патологически?

– Нет, в пределах нормы.

– Норма – это сколько? – лукаво поинтересовалась она.

– Норма означает, что мне будет, безусловно, неприятно, если я застану тебя в постели с другим мужчиной. Этот вопиющий факт, наглядно свидетельствующий о твоей неверности, не оставит меня равнодушным. Но до тех пор, пока этого не случилось, у меня нет оснований предполагать, что это может иметь место. Как формулирую, а? Пошли, пошли, чаю хочется.

Алексей заварил свежий чай, и Настя с удовольствием сделала большой глоток горячего ароматного напитка.

– Если ты ревнив в пределах нормы, то я, так и быть, скажу тебе правду. Иван – просто невероятный мужик. Умница редкостная. Улыбка – с ума сойти можно. Умеет быть вкрадчивым, обаятельным и сексуальным. И каждый раз, когда я сталкиваюсь со всем этим джентльменским набором, поданным в одной посуде, я думаю о том, что, если бы в моей жизни не было тебя, я влюбилась бы в Заточного по уши и пронесла бы это светлое чувство через всю свою непутевую жизнь.

– А я, стало быть, тебе мешаю?

– Конечно. – Она рассмеялась. – Ты же за двадцать два года нашего знакомства заставил меня полюбить тебя так прочно, что никакому другому чувству к другому мужчине просто втиснуться некуда. Вся моя душа полностью занята тобой, ни одного свободного уголка не осталось. А если серьезно, то каждый раз, когда я ловлю себя на том, что восхищаюсь Иваном, я начинаю невольно вас сравнивать и тут же понимаю, что ты все равно лучше. Он великолепен, а ты все-таки лучше, понимаешь? И эта мысль так меня радует, я так отчетливо начинаю понимать, какой классный у меня муж и какая я дура, что периодически забываю об этом, что меня охватывает приступ любви к тебе. И никакой это не комплекс вины, а просто бурное проявление задавленных работой эмоций. А я как формулирую?

– Замечательно. Видна моя школа. Еще чаю налить?

– Ни в коем случае. Ты хочешь, чтобы утром я была отечная, как с похмелья?

– Подумаешь, большое дело. Или у тебя утром ответственная встреча? – спросил Чистяков, подливая себе чай.

– Ну, может, и не очень ответственная, но встреча. Надо выглядеть прилично.

– И кто счастливец?

– Какой-то воротила шоу-бизнеса. Ты в современной эстраде разбираешься?

– Не больше, чем ты. Но поскольку телевизор я все-таки смотрю чаще, то кое о чем осведомлен.

– Певца Игоря Вильданова знаешь?

– Конечно. Он один из немногих, кого еще можно слушать в моем возрасте. Не дрыгается, не трясет длинными лохмами, не вопит и не бормочет себе под нос. У него хоть голос есть, в отличие от многих других, и вкус безупречный.

– Вкус? – удивилась Настя. – Это в чем же выражается?

– В репертуаре. Песни у него мелодичные, красивые, и в них, опять-таки в отличие от подавляющего большинства песен, есть нормальные человеческие слова, скомпонованные во вполне приличные рифмы. Ты собираешься его озарить светом своего сыщицкого внимания?

– Да ну ты что! – Настя всплеснула руками. – Зачем он мне? Меня интересует его администратор.

– О, наконец-то управление по организованной преступности добралось до шоу-бизнеса, – удовлетворенно заметил профессор математики, размешивая ложечкой сахар. – Вам что, заняться больше нечем? Лучше бы раскручивали тех, кто пускает в оборот бюджетные средства, вместо того чтобы этими деньгами платить зарплату шахтерам и учителям. Настоящую опасность для государства представляют голодные бунты, а не разбогатевшие администраторы, неужели это не понятно? Ася, я вообще не понимаю, зачем ты сменила работу. В уголовном розыске ты хотя бы точно знала, что и зачем делаешь. Есть труп, и нужно обязательно найти убийцу, кто бы он ни был, потому что лишать людей жизни нельзя никому. В такой постановке мне задача понятна. А вот чем твоя новая контора занимается, не понимаю не только я один. Этого не понимает никто, в том числе и ты сама. Я прав?

– Почти прав. Организованная преступность как таковая на самом деле состоит из множества отдельных действий, которыми с успехом может заниматься и уголовный розыск, и наши коллеги-экономисты, и налоговая полиция, и таможенники. Те, кто занимается борьбой с организованной преступностью, все время вынуждены делить горшки с розыском и другими службами, потому что совершенно непонятно, кто чем должен заниматься. И мы постоянно путаемся друг у друга под ногами и только мешаем. Но это не к ночи будет сказано, Леш, уже спать пора, а проблема сложная и разговор длинный.

– Согласен, – Чистяков залпом допил чай и поставил чашку на блюдце, – выходит, что я прав. А почему «почти»?