Обе надолго замолчали. Накопившееся напряжение дня, потрясение бессонных часов ночи вновь разом обрушились на них, пробив барьер натянутых, как струны, нервов. Они безмолвно застыли, утратив все ощущения, не в силах ни думать, ни реагировать.
– Не отвел Он от меня беду… Знаешь, есть мужество умирать… – не в бреду, осмысленно сказала Инна.
– А еще есть мужество жить. И нам с тобой его не занимать. «Думая о смерти, помни о живых». Обо мне помни. Ты мне нужна.
– Блуждала в тумане жизни, негодовала, завидовала, осуждала и скорбела. Во мне часто угадывалось надменное и злорадное торжество «добродетельной» души.
– Не глупи. Твои мысли чаще возносились к светлым высотам духа.
– «Привлечь к себе любовь пространства. Услышать будущего зов».
– Пастернак, – сказала Лена.
«Слова поэта в данной ситуации прозвучали слишком двусмысленно», – вздохнула она, поняв их новый горький смысл в устах подруги. И подумала: «Не дает судьба ей легкой смерти».
И будто подслушав мысли Лены, Инна сказала глухо:
– Надобность во мне отпала. Судьба мне плохой знак подала. Гроза неделю назад была, когда я у могилы матери стояла. Зима – и вдруг молния…
– Предрассудки. Ты – и плебейское суеверие? А может, это знак перемены к лучшему?
– На ладан дышу. Не заслужила я светлой памяти.
– Ты еще скажи: на века.
– Соблазн велик.
Что-то подсказывало Инне, что Лена понимает её лучше, чем они обе выразили в словах.
Она глубоко и судорожно вздохнула.
– С кем я буду соседствовать… навсегда?
– Это твой выбор. Приму любой. Но не торопись отдаваться в руки… во власть неизвестности. Моей бабушке врачи давали год жизни, но она полтора протянула. А у тебя прекрасные лекарства. Я завтра же подключу всех своих друзей на поиски новых. Смена лекарств часто действует положительно.
– Если что… тот наш договор остается в силе. Все документы в черной сумке на антресолях. Я во всем рассчитываю на тебя. Я там и твоему внучку очаровательный сувенир припасла на добрую память. Предметы хранят в себе много чего хорошего о владельце. От них исходит энергия. Существует дух места, дух предмета.
Не люблю ночные мертвые окна, – непонятно к чему сказала Инна внезапно угасшим голосом. Она свернулась калачиком, уткнулась Лене в плечо и затихла. Подруга обняла ее. Они больше не испытывали желания говорить, зная, что не смогут скрыть в словах смысл этого молчания. И дело тут было даже не в истощении физических сил.
«Ладони под щеку пристроила, как маленькая. Не спит. Скрылась под надежную защиту собственного горя. Взвинчена до предела. Пытается перевести свои мысли в более спокойную бытовую плоскость. Лежит в терпеливом доверчивом молчании. Хочет, чтобы я уснула первая. Даже сейчас бережет меня», – с теплой грустью думает Лена, пытаясь осторожно, чтобы не потревожить подругу, удобнее уложить на матрасе больные ноги. (Их нещадно ломило.)
Неожиданно Ленина благодарная влага покатилась по Инниной щеке, разлилась по губам и та ощутила горько-соленый вкус жемчуга ее слез… и их сладость.
На душе у Лены неспокойно. Она боится засыпать. Почему-то припомнились откуда-то явившиеся слова: «Откровенное сердце человека в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа». Из Святого Писания? Кроткого? Кроткого, но сильного. Потом в её сознании, как обрывок незаконченного рассуждения, промелькнула смутная мысль: «Надо бы уточнить».
Прошло несколько минут тихо стонущей в ушах пугливой тишины. Инна дышала ровно и спокойно. Сон оградил её от тоскливых мыслей. «Нет ни боли, ни забот, ни надежд, ни будущего?» Лена тихонько позвала подругу, потом осторожно отняла затекшую руку и повернулась на бок. Чтобы уснуть, ей необходимо было отвлечься от дум о подруге, да и о себе тоже, отринуть волну накатившей меланхолии. Но ей никак не удавалось сдержать вновь нахлынувший поток преследующих воспоминаний. Внутри неё всё еще подрагивало. И это было верным признаком долгого незасыпания.
Прошло достаточно много времени, прежде чем мысли Лены обратились к родному дому: «Недавно была в командировке. Телефонный звонок в гостиничном номере. Внучок картаво залопотал: «Бабушка, я тебя люблю и очень жду». Лена улыбнулась: «Вот чего мне сейчас не хватает для душевного комфорта, чтобы окунуться в сон. Но не время для бесед с малышом, ночь на дворе. Разное держит людей на земле». Уголком пододеяльника она промокнула вмиг увлажнившиеся глаза и подумала: «Слаба я стала на слезы. Меня теперь заставить плакать намного легче, чем смеяться».
«Андрейка, счастье мое, свет очей моих, мой главный и самый яркий лучик… – забормотала она, погружаясь в сон на волнах теплых воспоминаний о внуке. – Господи, дай Миру покой и стабильность, дай людям на земле больше добра, дай моим близким здоровья и счастья. Помоги Инне выжить. Дай мне сил еще пожить и поработать…»
Каждый раз слова у нее выходили разные, но смысл их был один и тот же.