Рекорд приключений

Я почти не слышал его слов. Нас было семеро, и каждый горел желанием поймать этого человека, но каменные стены словно издевались над нами.

Лунд нащупал дверную щель, но не находил замка. Вдруг я услышал голос Майкла. Несмотря на то, что он находился в отчаянном положении, его голос звучал холодно и сдержанно, как всегда.

– В последний раз, Дженет, говори правду! Где деньги, которые ты получила за драгоценности? Зачем ты последовала за мной в Марсель?

На мгновение воцарилась тишина. Голос Дженет звучал до ужаса слабо:

– Никто не давал мне денег. Я сама зарабатывала для себя с тех пор, как ты уехал.

В ответ раздался громкий хохот, и я понял, что с ними была другая женщина.

– Лгунья! – крикнула Луиза. – Говори, зачем ты приехала в Марсель и почему английский детектив Ремингтон следовал за тобой? Говори, зачем ты вызвала из Монте-Карло Нормана Грэя, твоего любовника?

– Я ничего не знаю. Мой дядя оставил мне наследство в 250 фунтов – Соул, садовник, который когда-то работал у тебя, Майкл. Я приехала в Марсель немного отдохнуть.

Снова раздался саркастический смех Луизы Мартин. Вдруг тихо прозвучал электрический звонок, и Майкл разразился проклятьями. Послышались поспешные шаги, звук открываемой двери. Голос Майкла. Казалось, страх овладел им.

– Тебе нет спасения, – сказал он. – Я предоставлю тебя Луизе.

Голос Дженет поднялся почти до крика:

– Не оставляй меня одну с ней, Майкл! Я так боюсь ее!

Мной овладело бешенство. Я изо всей силы навалился на дверь, и мы ворвались в комнату. Никогда представшая перед моим взором сцена не изгладится из памяти. На земле лежала побелевшая от страха Дженет, связанная по рукам и ногам. Луиза Мартин, как фурия, склонилась над ней, глядя сверкающими ненавистью глазами. Майкл успел уже наполовину проскользнуть в запасную дверь. Он поднял руку одновременно со мной. Раздалось два выстрела. Дверь со стуком упала. Я почувствовал острую боль в плече, и мне показалось, что я схожу с ума. Я разрезал веревки, стягивающие Дженет, причем бормотал что-то бессвязное. Я пробовал преодолеть овладевшую мной слабость. Потом все поплыло перед моими глазами, пол ускользнул из-под ног. Последнее, что я запомнил, был смех Луизы Мартин.

Через шесть недель меня посетил в госпитале Демейль. Словно извиняясь, он сказал:

– Я чрезвычайно сожалею, что этот человек скрылся, сэр Норман.

– Как это ему удалось?

– Он вышел через запасную дверь, которую запер за собою, и спустился по веревочной лестнице в узкий канал, ведущий прямо к гавани. Там сел в ожидавшую его моторную лодку и пересек гавань. Лодку нашли на следующее утро у берега и полагают, что его смыло тяжелой волной за борт. Во всяком случае, с тех пор о нем ничего не было слышно.

– А что с Луизой Мартин?

– Семь лет тюрьмы!

– А англичанка?

Демейль со странной усмешкой посмотрел на цветы, стоявшие у моей кровати.

– Некоторое время она оставалась в Марселе. Я не знаю, где она живет теперь.

Едва мой посетитель покинул меня, я позвонил сестре.

– От кого эти цветы?

Она улыбнулась, как улыбается француженка, подозревая любовную историю.

– Все время, пока вы находились в опасности, сюда каждый день приходила очень красивая англичанка. Неделю тому назад она уехала обратно в Англию, но перед отъездом поручила цветочному магазину присылать вам каждое утро свежие розы.

– Не оставила ли она письмо?

– Нет.

– Когда мне можно будет вернуться в Англию?

Сестра посмотрела на меня с упреком.

– Через две недели, если будете хорошо вести себя. Но если вы будете неспокойны, лихорадка вернется, и в этом случае вы, может быть, никогда не увидите Англии.

– Сестра! Вы любили когда-нибудь?

– Пациент не должен задавать таких вопросов, – ответила она, и ее глаза засветились нежностью, а губы дрогнули.

– Я нуждаюсь в сочувствии; но если вы не желаете со мной разговаривать, я усну.

– Чем больше вы будете спать, тем скорее вы вернетесь в Англию.

Итак, я заснул.

IX

Сэйр

После удачного побега из кафе мадам Помпадур в портовом квартале Марселя я вел несколько месяцев жизнь бесприютной собаки в лесах Гьера. Мы жили в хижине, трое дровосеков – Пьер, Жак и я. Оба моих случайных товарища походили после своей двадцатилетней, монотонной работы на деревья, ветви которых мы обрубали, а стволы доставляли в горы, откуда их на грузовиках отправляли в Ниццу. Насколько я мог судить об этих двух людях, они отнюдь не были святошами. Оба мошенничали за картами – у них была ободранная колода, которая служила им за год до моего появления, – много пили, если имели достаточно денег, чтобы купить себе вина или водки, и, я убежден, убили бы любого человека из-за нескольких франков, будь они уверены, что это им пройдет безнаказанно. Их лица загорели и обветрились, и мое скоро стало таким же. Они были очень недалеки, не старились, не знали страсти, за исключением тех минут, когда в их крови бушевал алкоголь. Я не открывал им ни своих мыслей, ни своего кошелька.