Реконструктор

Ладно, ушки на макушке, идем совсем-совсем медленно, почти крадёмся…

— Ist der Lorenz schwer verletzt?

— Ja. Johann bezweifelt, dass wir schaffen es rechtzeitig ihn zum Arzt zu bringen…

Так… здрасьте.

Неведомый мне Лоренц, похоже, что-то там словил. Плох, и до врача его опасаются не донести.

А от кого он тут что-то мог огрести?

Только от наших, не сами же немцы его подстрелили?

Хотя… и не такие вещи иногда случаются.

А вот, судя по разговору, это не охрана лагеря, те по-немецки говорить не стали бы!

Делаю ещё несколько осторожных шажков вперед…

Ух ты…

Прямо передо мной лежит тело бойца в советской форме. Выброшенная в сторону рука ещё сжимает трехлинейку.

Осторожно присаживаюсь… Флегонтов.

Один из наших. Шинель на его груди топорщится от пулевых пробоин.

Стало быть, он стоял на посту. Обычно именно в этом месте его всегда и выставляли. Дальше, шагах в тридцати, как раз и будет та самая низинка, где и располагался наш лагерь.

И судя по тому, как спокойно переговариваются немцы, они уже не опасаются никаких неприятностей с той стороны.

Не опасаются… что, уже поубивали всех? В таком разе, вы, голубчики, сильно облажались — тут есть ещё желающие сделать вам бяку! В моей душе начинает нарастать какое-то злобное, звериное чувство ярости. Сколько их там? С десяток или больше? Да и хрен с ними! Пяток гранат из кустов — и я посмотрю сквозь прицел на уцелевших! А стану уходить, так вы ещё забодаетесь ловить меня по лесу!

Рука отстегивает клапан гранатной сумки. Отвинчиваю колпачки на гранатах и сую зачем-то их в карман. Так, три гранаты наготове. Ещё и М-39 у меня есть, их по карманам рассуём.

А теперь — вперед!

Только тихо, нельзя их раньше времени спугнуть… Надрать им задницу — это завсегда, а вот помирать без толку, от случайного выстрела испуганного фрица… неохота. Вот и не станем их пока волновать.

Пока не станем.

Ещё десяток метров — и кусты поредели, я выполз на край низинки.

Театр или нет — а видимость тут хорошая.

Немцы.

Шесть человек.

Здоровые, крепкие парни, в камуфлированных куртках и таких же брюках. Крепкие башмаки на ногах. Каски, обтянутые чехлами. Егеря? Ягдкоманда? Похоже…

У двоих автоматы, один с пулеметом. Прочие с винтовками. У одного автоматчика на поясе висит пистолет — это командир.

Чуть в сторонке лежит на земле ещё один — надо думать, говорили про него. Раненый, значит…

Всё?!

А что ты думал — сюда дивизию пошлют?

Неполное отделение егерей против нашей десятки — это даже не смешно. Это прямо-таки гомерический хохот! Данные субчики легко раскатают в тонкий блин и втрое большую толпу. Профи! Те ещё головорезы… Насколько я помню, в такие части отбирались только самые опытные и умелые солдаты, имевшие за спиною немалый боевой опыт. Мне такая служба не светила даже в принципе.

А метрах в десяти-пятнадцати вижу все наше воинство. Живые, но прилично побитые — немцы при захвате не церемонились.

Девять человек.

Ну да.

Флегонтов был убит на посту. Скорее всего, стрелял именно он, прочие просто не успели проснуться. И раненый — тот самый Лоренц, это его работа. Поэтому парня и убили.

А чуть в сторонке в пирамиду составлены все винтовки.

Ну да… распоряжение старшины. То-то он ворчал на меня, что сплю с оружием в обнимку — непорядок, мол! А перед винтовками валяется ремень с застегнутой пистолетной кобурой — Корчной даже 'Парабеллум' достать не успел.

Да и я бы не успел, чего там греха таить…

Немцы заканчивают совещание, и один из них подходит к лежащим на земле пленным.

Пинком поднимает с земли старшину.

Допрос?

Похоже…

Конвоир отводит нашего командира в сторону, и к ним подходит егерь с пистолетом.

Указывает старшине на бревно — мол, садись. Сам легко опускается на корточки напротив. Здоровый и сильный мужик, моща из него так и прёт.

— Вы есть командир? — на неплохом русском языке спрашивает егерь.

— Ну…

— Что есть 'ну'?! Отвечайт!

— Я… я командир.

— Звание?

— Старшина.

— Гут! — кивает немец. — Тогда вы обязаны отвечайт офицеру. Кто напал на конвоиров из охранный баталион?

— Иди ты…

Егерь стремительно выбрасывает вперед руку! Блямс!

— Лотар, подними его.

Напарник немца поднимает с земли Корчного и пихает его на бревно.

— Ещё раз. Кто напал на конвоиров? У вас их шинели и оружие.

— Мы…

— У вас нет машинпистоле… автоматов, да! Кто стрелял в конвоиров?

Старшина молчит. Сплевывает кровь, скопившуюся в уголке рта.

— Не хотеть говорить?

Корчной не отвечает.

— Так. Коммунистен?

— Нет… русский я… с вас хватит.

— Ага! — немец даже повеселел. — Лотар!

— Яволь!

— Выведи его наверх. Пусть Фридрих отведёт его куда-нибудь и пристрелит. Не слишком далеко, пусть остальные слышат выстрелы.

— Так… может быть, попросту здесь его грохнуть? Они ещё и увидят!

— Нет, Лотар! То, чего не видишь — всегда страшнее, чем события, которые наблюдаешь! Пусть они помучаются перед смертью неизвестностью! Да и кроме того, такие, как этот русский, иногда что-то кричат патриотическое перед смертью. Всю картину нам испортить может.

— А кого в лагерь приведём?

— Ну, мы же не всех тут перестреляем? Одного-двух — прочие окажутся более откровенными!

Напарник кивает.

— Яволь!

Толкает старшину прикладом.