Река снов

– Гнев, недоверие, ревность. Тогда я не знала таких слов. Но это сияние стало угасать. Они ссорились. Сначала по ночам. Я не слышала слов. Только голоса. И мне становилось плохо.

Пытаясь успокоиться, Оливия поднесла стакан к губам.

– Иногда я слышала, как он ходит по коридору, разучивая роль или читая стихи. Позже в посвященных ему статьях я читала, что он часто цитировал стихи, чтобы сосредоточиться перед важным эпизодом. Он страдал боязнью сцены.

Забавно, правда? Он всегда казался таким уверенным в себе. Думаю, он использовал тот же способ, чтобы успокоиться после ссоры. Расхаживал по коридору и читал стихи. «Судьба мужей, а чаще жен трудна обыкновенно. И верить можно лишь в одно: обоих ждет измена». – Она негромко вздохнула. – Байрон.

– Да, я знаю.

Оливия снова улыбнулась, но глаза ее были грустны.

– Что, Брэди, любишь читать стихи?

– Я все-таки был журналистом. И читал все подряд. – Ной провел пальцами по ее щеке. – «Роняй печальные слова; скорбь не кричит, а шепчет. И этот шепот иногда сердца бальзамом лечит».

Это ее тронуло.

– Ну, мое сердце излечилось без слов. А вот сердце моей матери разбилось. Потому что она не могла дать ему того, что он хотел и в чем нуждался. Я не говорила этого никому, кроме тети Джейми, да и то редко… Не знаю, что еще рассказать. Он поднимал меня…

У Оливии срывался голос, но она пыталась держать себя в руках.

– Одним быстрым движением. Так, что у меня холодело в животе. Дети такого не забывают. Он называл меня «Ливи, моя любовь» и танцевал со мной на руках. В той самой гостиной, где убил ее. Когда он брал меня на руки, я чувствовала себя в безопасности. Когда он приходил рассказывать мне сказки – а сказки были чудесные, – я была счастлива. Он называл меня своей принцессой. А когда он уезжал на съемки, я так тосковала по нему, что болело сердце.

Оливия прижала руку ко рту, чтобы не расплакаться.

– В ту ночь, когда он пришел в мою спальню и разбил музыкальную шкатулку, мне показалось, что кто-то украл моего отца. Подменил его. После этого все изменилось. Я целое лето ждала, что он вернется и мы заживем как прежде. Но он так и не вернулся. Никогда. Пришло чудовище.

Она судорожно втянула в себя воздух. Ее рука дрогнула, и вино расплескалось. Ной успел подхватить стакан, когда тот выскользнул из ее ослабевших пальцев. Оливия прижала обе руки к груди, где так сильно разбушевалось ее сердце.

– Не могу, – с трудом вымолвила она, подняв глаза. – Не могу.

– Ладно. О’кей. – Ной положил блокнот, поставил стакан и обнял ее. Оливию трясло; он ощущал биение ее сердца. – Не надо. Не мучай себя. Если ты будешь так дрожать, то рассыпешься на кусочки.

– Я все еще вижу это. Все еще вижу. Оно стоит рядом с ней на коленях, в крови и осколках стекла. С ножницами в руке. Оно зовет меня. Зовет по имени голосом моего отца. Я слышала ее крик. Ее крик и звон бьющегося стекла. Именно это и заставило меня проснуться. Но я пошла в ее комнату и играла ее бутылочками. Играла в ее комнате, когда оно убивало ее. А потом убежала и больше никогда ее не видела.

Ной молчал; он просто обнимал ее и гладил по волосам, пока не зашло солнце.

– Я больше никогда не видела их. У нас в доме о них не говорили. Бабушка заперла их в сундук на чердаке, чтобы сберечь свое сердце. А я тайком от нее говорила с тетей Джейми. Я ненавидела его за то, что он заставил меня шептаться по углам о собственной матери. Я хотела, чтобы он умер в тюрьме, одинокий и всеми забытый. Но он еще жив. А я все еще помню. – Она громко заплакала.

Ной прижался губами к ее волосам и начал баюкать. Его рубашка промокла от ее слез, но, какими бы горькими ни были эти слезы, они пойдут ей на пользу. Он посадил Оливию к себе на колени и стал баюкать, как ребенка, пока она не перестала плакать.

Оливия чувствовала такую усталость, что могла бы уснуть в его объятиях, если бы дала себе волю.

Смущенная, Оливия отстранилась.

– Я вообще-то хочу пить.

– Сейчас. – Ной ссадил ее, встал и сходил за бутылкой. Вернувшись, он присел перед ней на корточки и стер пальцем катившуюся по щеке слезинку. – Ты устала.

– Я вообще-то никогда не плачу. Это бесполезно. – Она отвинтила пробку и сделала глоток, чтобы смочить пересохшее горло. – В последний раз я плакала из-за тебя.

– Извини.

– Когда я поняла, зачем ты приехал, мне стало ужасно больно. Я прогнала тебя и начала плакать. До того я плакала только в детстве. Ты не представляешь себе, что я испытывала в те два дня.

– Представляю, – пробормотал он. – Это пугало меня. Почти так же, как мое чувство к тебе.

Оливия попыталась встать, но он положил ей руки на бедра и посмотрел в глаза.

– Ты не хочешь об этом слышать?

– Это было давным-давно.

– Не так уж давно. Впрочем, времени действительно прошло немало. Лив, оно и к лучшему, что ты прогнала меня. Мы оба были слишком молоды для тех двух вещей, которых я хотел от тебя.

– Теперь ты получил свою книгу, – ровно ответила она. – И мы спали вместе. Наверно, мы все же выросли.

Он вскочил как ужаленный и заставил удивленную Оливию встать. Глаза Ноя стали острыми, как клинки.