Река на север

Ему на мгновение показалось, что она была такой и в пятнадцать, и в двадцать лет, полная наивного ожидания принца и разочарований. Он едва не подбодрил: "Найдется другой..." и взглянул на молодого человека — конечно, он еще не тянет на личность — слишком размягчен любовью даже сквозь слой бешенства. Такие быстро надоедают своей нежностью: "Я тебя обожаю!" или "Я тебя люблю!" С женщинами — это целое искусство. За неделю не научишься. Некоторые утверждают, что им нужен "импульс", чтобы отдаться бездумно, — животная страсть, приобретенная на годы вперед, держит лучше морских канатов — разное восприятие пространства чувств и времени перемен. Лично он воспринимал женщин изо дня в день, безжалостно, как художник, запоминая всё, все детали. Некоторые, как Саския, пытались вить из него веревки — все равно ничего не выходило — деньги кончались прежде, чем они входили в раж. Потом он терпел их. Они терпели его. Он умел это делать, не впадая в мерзость двусмыслия. Потом терял к ним всякий интерес, но все равно терпел, ибо они оставались для него материалом даже в худшем варианте отношений. Потом одни из них уходили навсегда, а другие звонили, когда у них возникали проблемы. Но ни одна из них не обладала тем, о чем он сам имел весьма смутное представление, — силой, которая бы удивила его.

Целую минуту они молчали. Одиноко потрескивали свечи. Очнувшись от задумчивости, гадалка послюнявила палец и затушила их. Молодой человек с косичкой зажег свет.

— ...о, как я вас понимаю, — напомнила о себе Изюминка-Ю, ее ехидству не было предела.

Он устало молчал. Сын, которого он помнил как беловолосого мальчика, с этого момента перестал для него существовать. Теперь он чувствует себя совершенно одиноким — к чему он шел все эти годы? Только не к этому. Хотелось прикрикнуть, чтобы они замолчали.

Гадалка поднялась и выкинула из-за портьеры чемодан:

— Забирайте!

— Пусть он останется у вас? — попросил Иванов.

— У меня не камера хранения, — гордо ответила она.

Он положил еще триста тысяч — в ту же кучку прелой соломы.

— Я, пожалуй, арендовать у вас вон тот угол?

— Я подумаю... — смягчилась она и одарила его пристальным взглядом, словно он не был косвенной причиной ее несчастья, — я подумаю... — многозначительно повторила она.

В паузах между словами она предавалась воспоминаниям. Может быть, она искала причину своих ошибок, которые лежали на поверхности — безалаберность, по утрам рассеянная сигарета натощак, отсутствующий взгляд, которым она что-то ищет у тебя за спиной в момент близости и не может найти последние двадцать лет, словно припоминает недосмотренный фильм, в котором мужчина и женщина не дошли до финала оттого, что в кинотеатре выключили электричество, вернее, они-то дошли, но тебе неизвестно, и ты думаешь об этом, и все получается, как в настоящей жизни, в которой финала нет и быть не может. Вот это, наверное, и занимало ее. Слишком многие женщины имеют скучное выражение на лице, слишком многие из них воображают, что так легче прожить.

Губы растянулись, превратились в створку устрицы:

— Приходите...

В былые времена он задержался бы у нее, сосредоточившись на гадании и на ее большой mamma pendula.

— Только один...

Он поднялся, не глядя на Изюминку-Ю. Щеки ее пылали. Хозяйка холодно отступила в тень портьер. Молодой человек проводил их и уныло кивнул на прощание.

— Вы не должны на нее обижаться, — зашептал он. — Я ее единственный друг, у нее больше никого нет...

— Я догадался, — улыбнулся Иванов.

— Доверьтесь ей! — восторженно произнес молодой человек и даже протянул руку, чтобы притронуться к его плечу, и, тут же устыдившись своей горячности, покраснел. — Она необыкновенная женщина...

Изюминка-Ю фыркнула. Она явно им игнорировалась. Он воображал ее шлюхой, слишком яркой, чтобы приблизиться на расстояние руки. В юности вместо таких женщин, о которых думают, что они не их поля ягода, удовлетворяются суррогатом, подбирают то, что не так страшит, но потом начинают разбираться, если учатся, если умеют учиться. Но и это чаще не приносит удовлетворения.

— Не сомневаюсь... — ответил Иванов. Он даже споткнулся о порог — еще мгновение, и он даст парню бесплатный совет — не влюбляться по уши — бессмыслие этого занятия он давно понял. Сам он свои периоды сладострастия вспоминал с удивлением, ибо в эти моменты терял в себе уверенность и не мог работать. "Оказалось, что то животное, что живет в тебе, — думал он, — идет вразрез с тем, что ты умеешь", и ему давно надо было сделать выбор. Быть может, он его сделал сейчас?

У парня были узкие, неразвитые плечи; и ему захотелось разуверить его в его наивных мыслях. Когда-то он был точно таким же — беспомощным и жалким, погрязшим в собственных чувствах, главное, что он не обозлился, но, несомненно, что-то потеряв, жалел об этом. А теперь это "что-то" заставляло его пожалеть парня. Что он делает здесь, в этой квартире? Просиживает юность или познает жизнь? Не все ли равно. Всему свое время.

— Ты бесчеловечен, — бросила упрек Изюминка-Ю, когда они выбежали из подъезда девятиэтажки.