Река Хронос

Андрей, обрадованный отвлечению, поил Ахмета чаем, а тот пожаловался, что Маргарита не явилась вчера вечером на свидание, а только что, разыскивая ее, он заглянул на вокзал и там, в станционном буфете, увидел Маргариту с Колей. Они пили кофе с пирожными и мирно беседовали.

— Ты там Тихона не видел? — спросил Андрей.

— Какого Тихона?.. А, с которым ты пил и гулял?

— Да.

— Нет… впрочем, постой! Я его видел! Я его видел у вокзала! Почему ты спросил?

— Так просто, — сказал Андрей, и Ахмет обиделся, потому что понял, что Андрей от него что-то скрывает.

Значит, Маргарита все же захотела увидеться с Колей и вся история с деньгами — не более чем притворство? Впрочем, скорее, Маргарита и в самом деле не была уверена, примет ли ее возлюбленный такой дар. А он принял. И очевидно, Коля, знавший Тихона, подрядил его отыскать Маргариту.

Впрочем, если Коля захочет, сам расскажет. И пускай он любит Маргариту, Альбину, королеву французскую — кого угодно, только забудет о Лидочке…

* * *

Вечером, когда они стояли службу в церкви, где было душно и тесно, Андрей придумал предлог для поездки в Ялту, о чем сообщил тете, когда они по ночному снежку возвращались домой. Андрей сказал, что должен навестить отчима, что тот в письме просил его приехать по причине пошатнувшегося здоровья. Тетя Маня расстроилась, в чем была доля ревности, так как полагала, что о своем слабом здоровье Сергей Серафимович должен был в первую очередь сообщить ей.

А как же похороны? Ведь нельзя не проститься с Елизаветой Юльевной?

Андрей поклялся, что обернется за сутки, — ему пришлось подчиниться требованиям тети и закутаться так, словно он собирался с Амундсеном на Южный полюс. Две фуфайки и фланелевая рубашка превратили его в существо, склонное к полноте, а тужурка с трудом застегнулась на груди. К тому же Андрей волочил кожаный саквояж с подарками дяде, от которых он отказаться не смог, дабы не вызывать подозрений. Там было и черешневое варенье, и целебный мед из Карасубазара, и фунта два особенных сладостей, изготовленных какой-то бабушкой в Джанкое, которые отчим в свой последний приезд в Симферополь изволил похвалить.

Андрей вытерпел все и за свои мучения получил у тети взаймы двадцать пять рублей, которые та, лукаво улыбаясь, вытащила из привезенного Андреем конверта.

— Я рада, что ты отказываешься от развлечений ради больного отчима, — сказала она. — Ты молод и легкомыслен, но ты добрый мальчик.

Она встала на цыпочки, поцеловала Андрея в лоб, перекрестила его и тут же вспомнила, что забыла положить в сумку пакет с припасами Андрею на дорогу.

Был уже девятый час, автобус, если его не отменили из-за снега на перевале, отходит в девять. Саквояж был тяжелым, на улице скользко и еще толком не рассвело. Андрей быстро шел по улице Гоголя, моля Бога, чтобы попался извозчик и довез его до вокзала. Но извозчиков, как назло, не было — кто выходит ранним утром в первый день Рождества? Андрею вдруг показалось, что он идет в гимназию. Именно это утреннее зябкое неуютное чувство охватило его. Саквояж показался тяжелым портфелем, а сам себе Андрей привиделся маленьким, беззащитным перед сегодняшней контрольной по геометрии.

Извозчик попался у Пушкинской. Он, видно, сам не знал, зачем выехал в такую рань, и страшно удивился пассажиру.

Автобус стоял на площади перед вокзалом, и увидеть его было радостно, словно загадал и сбылось. Если бы автобус не поехал, добираться до Ялты линейкой — потерять день.

Автобус был наполовину пуст, хоть и задержался на полчаса, так как ждал, не подойдет ли кто еще из пассажиров. Внутри было страшно холодно — за ночь мороз выспался в автобусе, и Андрей был благодарен предусмотрительной тете Мане. Через час Андрей задремал, но вскоре пришлось проснуться — подъем к перевалу был трудным, шоффэр все грозился повернуть обратно и, может, повернул бы, если бы, на счастье Андрея, среди немногочисленных пассажиров не оказался какой-то официального вида господин в шубе с бобровым воротником, которого ждали в Гурзуфе неотложные дела.

Когда автобус стал буксовать у самого перевала, пришлось всем вылезать и толкать его. Андрей согрелся, потому что толкал честно, а господин в шубе медленно ходил сзади автобуса и давал советы. Автобус пополз назад, и господина чуть не придавило. В этом была высшая справедливость.

За перевалом открылось голубое небо и совсем другая, сказочная страна, в которой господствовал зеленый цвет кипарисов и кустов туи. В Алуште на остановке пахло чебуреками, над площадью вился вкусный дымок, он смешивался с дымом татарских домиков, тянувшихся по склонам, где видны были небольшие стада овец; проехал извозчик, который вез двух франтов в белых пиджаках и канотье. Солнце припекало так, что Андрей, забравшись в автобус, снял с себя фуфайки и попытался заткнуть их в саквояж со снедью, но тот был полон, пришлось размышлять, что делать со всеми этими подарками и припасами. Но выбрасывать банки с драгоценным вареньем и конфетами было неловко.