Река

В ту осень готовилось СМУ-4 отметить юбилей – двадцатилетие образования славной своей организации. К ГорДКа пригнали целый грузовик, забитый громаднейшими стендами, плакатами, портретами передовиков, столами для президиума и свёртками кумача для них же. Вагон и маленькая тележка наглядной агитации! (Сам себя не похвалишь – кто похвалит?) Командовала возле грузовика Яркаева. Два пэтэушника корячились наверху в кузове. Случился Новоселов. Проходил мимо. Яркаева аж подпрыгнула при виде долгана: о! то, что нужно! ну-ка иди сюда! Новоселов? Правильно, помню, взносы заплатил? Молодец, молоток-гвозди умеешь? Отлично! Бери вот это, тащи-тащи, не оглядывайся. Да какая работа? Ты освобожден! ха-ха-ха! Этó теперь твоя работа. Сюда-сюда, куда понес? Куда?! вот бестолковый! молодец, ставь, ставь, да ставь, я тебе говорю! (как крылатый Икар, Новоселов кружил с громаднейшим фанерным транспарантом). Вот сюда, вот сюда, да сюда, я тебе сказала! сила-есть-ума-не-надо, молодец! а вы чего? брысь за портретом (портретом Ленина)!..

С полчаса, наверное, только снимали всё с машины и таскали в вестибюль. Яркаева пыталась заразить и шофера. Чтоб загорелся. Не вышло. Шофер сидел, схватившись за руль и глядя возле руля. Точно руль у него хотели отнять. Пэтэушники долго ходили с Лениным – портрет не хотел в дверь. Ни поперек, ни наискось – никак. Когда Ленин полез, наконец, в широкое окно – две бухгалтерши вскочили из-за столов и отпрянули. Потом пэтэушники начали носить портреты передовиков. Если Сашка нагружался как мул, то они несли один портрет вдвоем. Очень уважительно и даже в ногу. Торопиться им не следовало: ни в родное ПТУ, ни тем более на стройку к раствору да лопатам. Небольшой вестибюль постепенно заполнялся. Стал напоминать раскардаш только что приехавшей и занесенной выставки. Голова шла кругом – за что тут браться. Казалось, разгрести, рассовать и развешать все это было невозможно. Однако Сашка уже прибивал портреты к стене. Под команды, конечно же, Яркаевой. Выше! ниже! куда? вбок! обратно! кому сказала? вот орясина! бестолковая! вот так! молодец! кнут и пряник! Пэтэушники где-то прятались. То ли курили, то ли пытались поспать. Яркаева выковыривала, пригоняла обратно. Чтобы хоть поддерживали. От ударов молотка Новоселова серые грáбки пэтэушников подпрыгивали на транспаранте вроде обессиленных зверьков в кукольном театре. Яркаева поносила несчастных пацанят в спецовках: вы-ы! комбинезоны! космонавты-задохлики! недомерки! еще курят! посмотрите на себя! вы же почти ровесники его! (Новоселова.) Несчастные тараканы! Я вам покурю! Пэтэушники терпели. Под Яркаевой все же лучше чем на стройке.

На другой день с прорабом Четвёркиным примчалась в козле на берег. «Больно понравился жених Сашка нашей невесте Ленке!» – хохотал, подмигивал, говорил без остановки Четвёркин в кепке. Напоминал чем-то скворечник, полный скворчат. С язычками – как слюнки. «А?! Макаров?! Сыграем свадебку?! Гульнем?! Ха-ха!» Макаров сердился, не отдавал матроса. Яркаева шныряла по судну. Совала нос во все дыры. Напугала Колыванова. Колыванов вытаращился снизу. Как будто видел раскуделенную Бабу-Ягу на ходулях! «Привет, слесарь!» – подмигнула ему Яркаева.

К Дому культуры Сашка трясся в машине рядом с Яркаевой и Четвёркиным.

В тот день оформляли сцену. Ленин срывался, падал с высоты. Комбинезоны разбегались…

Вечером Сашке пришлось провожать Яркаеву. Шли пасмурным, уже облетевшим горсадом, где дубы походили на кряжистых узловатых стариков, упрямо стоящих в одном месте под низким летящим небом. Потом вдали на сером голом пространстве явилась осенняя раздетая карусель. Курлыкающая на ветру, что тебе стая переловленных журавлей. Сашка показывал Яркаевой: смотри – курлыкают. Как журавли. Конечно, да, курлукают, понятно. Яркаеву «журавли» не интересовали. Яркаева – звонила без остановки: «Саша, ты был влюблен? Я нет. Ну и что? Разве в этом дело? Подумаешь! И не спорь! Ерунда. Можно и без этого. Всё просто. Ты такой здоровый. Можешь меня понести? Ха-ха-ха! Шучу, шучу! Не пугайся! Вон Четвёркин, с виду старый пенёк, сам видел, а раз было на пикнике за городом: я, Лазуткина из планового, Четвёркин, еще старперы, все начальники. В общем, все свои. Из Уфы даже был один. Не важно, кто. Всё равно не поймешь. Четверкин Лазуткину голую, ну потому что купались и уже темнело, подхватил и попёр к костру. И скинул ее прямо на руки этому, ну который из Уфы. Как Стенька Разин. Дескать и за борт ее бросаю. Ха-ха-ха! Вот смеху было! И давай потом за мной гоняться. Ну да ладно. Все равно не поймешь. Соловья баснями кормить. Все равно ничего не понял. Почему ты молчишь? Почему ты дубина такая?»