– Асури, ты не Бог! – вырвалось у профессора. – Несчастный «Лотос» был обречен на саморазвитие своей индивидуальности. И теперь создатель ему не нужен! Вовсе не нужен! Он может только мешать…
Вся цепь тысячелетий мелькала перед Асури, мысль мгновенно подхватывала обрывки тезисов, формулировок, которые равнодушное подсознание выкидывало в Афу целыми упаковками донесений из бесконечного космоса идей.
– И если у человека, – продолжал профессор, – есть шанс, пусть небольшой, вернуться обратно в свой дом, распростившись с «кожаной» одеждой, вернуться голым, но счастливым – об этом твердят все религии мира, хотя это воспринимается как отвлечение от сущности самой жизни, – вернуться, обнаружив правильно обратную связь с давно утерянным… То у машины нет такого шанса и никогда не будет. И пусть подобие своему создателю придает шарм торжества, машина не имеет беспредельную собственную глубину, вся бездна начинается и оканчивается простым двоичным исчислением. У машины нет прошлого, нет религии, то есть нет обратной связи! У машины есть только будущее, и в нем уже нет места человеку!
Все это Асури ощутил мгновенно и уверенно, словно двери в какую-то залу вдруг отворились, и новое пространство тут же приняло входящего, не оставляя ни одного следа его прошлому представлению смысла того, что таится за загадочной дверью.
Слезы проступили на лице Асури: так беспомощно он никогда не видел свой собственный труд, свои идеи и свое создание в виде машины «Лотос-1». Беспомощность усиливалась ясным пониманием, что машина катастрофически обречена на уничтожение своего автора – человека. Никаких сомнений и в том, что первым должен быть уничтожен сам профессор Асури, уже не возникало…
XXI
Профессор подошел к необычному пространству, трава и песок с землей закончились, и началась свинцово-пепельная даль до самого горизонта. На всем его протяжении тянулась эта серая долина. Приблизившись к самому краю, Асури толкнул носком ботинка рыхлый пепел. Словно ожидая чьего-то прикосновения, серая масса взлетела в воздух, закружилась и медленно опустилась на землю. Пепел, занимавший весь обзор, лежал перед Афой. Профессор еще раз ткнул ногой в бесцветную массу, и еще раз взлетел в воздух клуб пыли. Под ним едва проглядывало что-то более светлое, имеющее свою форму, которая напоминала деревянные неокрашенные палочки для детской игры. Афа присел: перед ним лежали почти истлевшие кости каких-то мелких животных. Повсюду были кости, наваленные ровным слоем под ворохом пепла. Однородная масса свинцового оттенка иногда разбавлялась вкраплениями темных пятен. Профессор стоял и недоуменно смотрел на свинцовый океан. Иногда ветер поднимал пух с земли и закручивал своими потоками над полем серый покров. Вся равнина напоминала былое пожарище, со временем превратившееся в пепелище. Грустное зрелище представало перед профессором. Все еще существуя в своих мыслях, он безучастно смотрел на загадочное и жуткое поле, что распростерлось перед ним на многие мили.
Внимание его привлекла маленькая точка на безоблачном полотне. Если бы не солнце, то и небо могло бы иметь такой же пепельно-серый окрас – горизонта вообще не было бы видно. Тогда бы все превратилось в одну массу, простирающуюся от ног профессора вдаль, вверх и опускавшуюся вниз уже за спиной Афы.
Маленькая черная точка была далеко, высоко, но Афа отчетливо различал, как она рисовала какой-то узор на белом прозрачном полотне. Точка то увеличивалась, приближаясь, то вновь превращалась в маленькую пылинку на открахмаленной скатерти неба. В одно из ее приближений Асури распознал в точке парящую птицу, как-то замысловато кружащую над полем. Птица постепенно приближалась к земле, продолжая кружить над пепелищем. Она опускалась все ниже и ниже и, выбрав место, коснулась земли. Теперь птица была похожа на те темные пятна, которые просматривались на свинцовой поверхности.
Птица искала что-то в земле, расчищая лапами пространство. Наконец она замерла. Прошло больше минуты, прежде чем пернатая зашевелилась. Афа не разбирался в орнитологии, но ему казалось, что это был какой-то хищник – сокол, ястреб, может быть, даже коршун. Он отчетливо понимал, что в минуту опасности такая птица могла быть жестоким хищником, аналогично льву на суше или акуле в океане.
Сокол зашевелился и медленно взлетел. Неестественно медленно, во всяком случае, так показалось профессору. Сокол делал петлю, с каждым взмахом крыльев поднимаясь все выше и выше, постепенно превращаясь в ту точку, которую и заметил ранее Асури. Добравшись до вершины небес, птица словно застыла на какое-то мгновение в воздухе и, сложив крылья, полетела в пепел. Она падала в то место, где только что провела несколько минут.
«Кладбище! Птичье кладбище!» – Догадка разрезала покой профессора.