Рейс в Эвенкию (путевые заметки)

К устью Подкаменной весна еще только пробиралась, медленно и неторопливо. На берегах лежал лед. Кое-где плыли по реке отдельные льдины, как бы спеша скорее уйти на север и не мешать весеннему цветению. Желтым пухом подернулась прибрежная верба. Травы на солнечных косогорах пробивались изумрудной порослью. В селе кипела деятельная жизнь. Люди в синих комбинезонах над чем-то трудились около небольшого здания, где монотонно стучал мотор радиостанции. Они готовились к приему первого самолета с "магистрали". В правлении местного колхоза имени Парижской Коммуны толпились рыбаки-колхозники. Колхоз готовился к путине. На берегу дед с патриархальной седой бородой покрывал новые колхозные лодки слоем горячей смолы. Сети и невода сушились на кольях вдоль всего берега.

— Что же растет в ваших местах? — спросил я колхозного счетовода.

— Овес, конопля. Картошка родится неплохо.

— А посев большой?

— Не говорите: в сводке показывать стыдно. Шесть гектаров засеваем всего-навсего.

— Мало!

— Ничего, на первое время хватит. Тайга нас кормит, да и на реку не жалуемся. В смысле доходов за нами не всякий южный колхоз угонится, — и он тотчас начал подсчитывать десятки тысяч беличьих хвостов, добытых в притунгусской тайге, сотни пудов стерляди, хариуса, сига и нельмы, выловленных в водах Енисея и Подкаменной Тунгуски.

— А за расширением посевов дело не станет, — заметил, слышавший наш разговор, пожилой колхоз-хозник. — Уж если в Игарке свои овощи едят, то в наших местах такие поля, такие огороды развести, можно, что только держись. Дай лишь срок.

Через два часа мы прощались с селом. Новый лоцман, севший в Тунгуске, обошел всех, находящихся на палубе, пожал всем руки и каждого поздравил:

— С началом рейса вас. Вода очень даже высока, пройдем все пороги в лучшем виде.

Итак, 16 мая начался подъем по Подкаменной Тунгуске, своеобразной и дикой реке, доступной для судоходства только в дни половодья. Теплоход отлично справлялся с сильным течением, и вскоре радиомачты скрылись из виду.

Мы с интересом наблюдали причуды вечной мерзлоты: местами с горы сползал в воду почвенный слой вместе с молодым березняком, кустарниками, мхами и травой. Неровности склона придавали этому "ползущему лесу" совершенно фантастический вид. Кроны деревьев торчали в разные стороны, ставя на голову обычное представление о стройных стволах, растущих всегда вертикально вверх. Это был какой-то ощетинившийся лес-дикобраз!

Наша первая остановка по Тунгуске предполагалась на фактории "Черный остров". Таежная фактория, расположенная к тому же на берегу полудикой реки, всегда окружена в представлении новичков ореолом некоторой романтики. В самом деле, в этом живом островке, затерянном среди океана тайги, есть что-то необыкновенно привлекательное…

Фактория прилепилась на крутом берегу реки. Густые заросли лиственницы, кедра, березы вплотную окружили отвоеванный у чащи клочок земли, застроенный незатейливыми бревенчатыми домами. Не успели на караване бросить якоря, как теплоход окружили верткие "ветки" таежных следопытов — "кето". Ветка — легчайшая лодочка, выдолбленная из древесного ствола. Вероятно, еще прапрадеды, кето" долбили стволы деревьев каменными топорами, придавая им обтекаемые формы.

С первой же шлюпкой мы поплыли на берег. Странное дело! Казалось, что крутизна склона берегов не позволит задержаться даже лужице воды. Увы! Это только казалось. Берег сочился бесчисленными струйками, нога вязла в самой настоящей топи. На Ангаре мне приходилось встречать такую мокрую тайгу; там ее называют, согрой". Типичная, согра" чавкала под нашими ногами, пока мы поднимались к фактории.

Первый же дом привлек наше внимание. Вернее не дом, а стена дома, на которой были растянуты для просушки три свежие шкуры. Две шкуры были явно медвежьи, а вокруг третьей разгорелся жаркий спор. Механик уверял, что это — лошадиная шкура. Его помощник высказывал предположение, что шкура принадлежала корове, которую задрали медведи, поплатившиеся за разбой собственными шкурами. Спор разрешил радист, здешний житель.

— Местный Маркони,[1] — бойко отрекомендовался он. — Шкурами любуетесь? Славные были медведи. Мы их тут недалеко от фактории шлепнули. А это, позвольте представить, бывший сохатый, он же лось.

Механик и его помощник сконфужено переглянулись.

Радист, видимо, был пламенным патриотом "Черного острова". С видом опытного гида, показывающего интуристу собор Василия Блаженного, он сделал широкий жест и приступил к перечислению местных достопримечательностей.

— Прямо перед собой вы видите мою резиденцию; мы не оторваны от мира и узнаем все новости в тот же день, когда их узнает Москва. Далее расположен наш "универмаг". Вот этот домик, правее — амбулатория. Здесь дом национала. Роскошный особняк в четыре окна — жилой дом № 1. Еще есть пекарня и скотный двор. Теперь все.