Рейс на эшафот

Он остановил машину, поднял воротник плаща и вышел под дождь. Красный двухэтажный автобус стоял поперек тротуара, пробив забор из стальной сетки. Передняя часть автобуса была смята. Кроме него Гунвальд Ларссон увидел черный «плимут» с белой крышей и белой надписью «Полиция» на дверце. Его габаритные огни были включены, а в конусе света от фар стояли двое полицейских в форме, с пистолетами в руках. Оба казались неестественно бледными. Одного стошнило прямо на его кожаную куртку, и он сконфуженно вытирал ее мокрым платком.

— Что здесь произошло? — спросил Гунвальд Ларссон.

— Там… там внутри много трупов, — сказал один из полицейских.

— Да, — добавил другой. — Вот именно. И много отстрелянных гильз.

— Один вроде бы еще живой.

— И один полицейский.

— Полицейский? — переспросил Гунвальд Ларссон.

— Да. Из уголовной полиции.

— Мы его узнали. Он работает на Вестберга-алле. В комиссии по расследованию убийств.

— Мы только не знаем, как его зовут. На нем синий плащ. И он мертв.

Оба патрульных говорили неуверенно, тихо, перебивая друг друга.

Вряд ли их можно было назвать низкорослыми, однако рядом с Гунвальдом Ларссоном они выглядели не слишком внушительно.

Гунвальд Ларссон был ростом один метр девяносто два сантиметра и весил девяносто девять килограммов. Он имел плечи боксера-профессионала в тяжелом весе и огромные волосатые руки. Его зачесанные назад светлые волосы уже успели намокнуть.

Сквозь шум дождя донесся вой нескольких сирен. Казалось, он доносился с разных сторон. Гунвальд Ларссон прислушался к ним и спросил:

— Разве это Сольна?

— Мы находимся как раз на границе, — хитро парировал Квант.

Гунвальд Ларссон перевел лишенный всякого выражения взгляд своих голубых глаз с Кристианссона на Кванта. Потом быстрым шагом направился к автобусу.

— Там… как на бойне, — сказал Кристианссон.

Гунвальд Ларссон даже не прикоснулся к автобусу. Он заглянул в открытую дверь и осмотрелся.

— Да, — произнес он спокойно. — Выглядит именно так.

5

Мартин Бек остановился на пороге своей квартиры в Багармуссене. Он снял плащ и шляпу, стряхнул с них воду на лестничную клетку, повесил в коридоре и только потом закрыл дверь.

В прихожей было темно, но ему не хотелось включать свет. Из-под двери комнаты дочери пробивалась узкая полоска света, оттуда доносились звуки радио или проигрывателя. Он постучал и вошел.

Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. За последнее время она заметно повзрослела, и с каждым разом общаться с ней становилось легче. Она была спокойной, деловитой, достаточно умной, и ему нравилось с ней разговаривать. Она училась в последнем классе основной школы и успешно справлялась с учебой, хотя и не принадлежала к той категории, которую в его времена называли зубрилами.

Сейчас она читала, лежа в кровати. Проигрыватель, стоявший на столике возле кровати, был включен. Она слушала не поп-музыку, а что-то классическое. Ему показалось, Бетховена.

— Привет, — сказал он. — Ты еще не спишь?

Он осекся, поняв, насколько бессмыслен его вопрос, и подумал о тех банальностях, которые эти стены слышали за последние десять лет.

Ингрид отложила книгу и выключила проигрыватель.

— Привет, папа. Ты что-то сказал?

Он покачал головой.

— Господи, у тебя совершенно промокли ноги, — заметила дочь. — Там все еще льет?

— Как из ведра. Мама и Рольф спят?

— Наверное. Мама загнала Рольфа в постель сразу после обеда. Сказала, что он простужен.

Мартин Бек присел на край кровати.

— А он не простужен?

— Во всяком случае, мне показалось, что он выглядит совершенно здоровым. Но послушно улегся спать. Наверное, чтобы не делать на завтра уроки.

— Зато ты прилежная. Что учишь?

— Французский. Завтра у нас контрольная. Не хочешь меня проверить?

— Вряд ли от этого будет какой-нибудь толк. Французский я знаю плохо. Лучше ложись спать.

Он встал, а дочь послушно скользнула под одеяло. Он заботливо подоткнул одеяло и, уже закрывая за собой дверь, услышал ее шепот:

— Скрести за меня завтра пальцы.

— Спокойной ночи.