Почему этой злополучной ночью ему, Генке, не спалось. Зачем, вместо того, чтобы ворочаться на койке, он тихонько оделся и вышел на палубу — этого он и сам не знал. Просто отчего-то захотелось оказаться снаружи, на свежем воздухе, полюбоваться звездами. А полюбовался тенью, из ниоткуда рухнувшей на корабль из поднебесья. Потом был ужасный взрыв, подбросивший Генку вверх, перевернувший несколько раз в воздухе, да и приложивший о воду плашмя.
— Дальше я ничего не помню, товарищ оберлейтенант, — закончил свое повествование Кудрин. — Даже как вы меня на берегу из фляжки поили, не помню, мне об этом уже тут Курт рассказал.
— Понятно, — кивнул фон Берне. — Ну что ж, поправляйтесь, Гейнц. Если у вас больше нет вопросов, то я пойду. Дела.
— Вообще-то есть один вопрос.
Парнишка смешно сморщил нос, задумавшись, стоит ли отвлекать таким пустяком немецкого красного командира (ладно, пусть не красного, но все же), и решив, что надолго его не задержит, спросил:
— А почему меня тут все называют Гейнц Гудериан, а не Гена Кудрин? У меня имя сложное, да?
Герзе, штаб I-го батальона 100-го горного полка.
12 марта 1940 года, 09 часов 40 минут.
— Дитер, ты вот хочешь мне сказать, что я теперь должен переделать и приказ о постановке мальчика на довольствие, и выписанный на него аусвайс? — майор Макс-Гюнтер Шранк смотрел на командира второй роты с явным неудовольствием. — Ты, вообще-то, не мог раньше сообщить, что этого мальчика зовут Gena Kudrin? И не надо на меня так глядеть, оберлейтенант. Я уже доклад о спасении одного человека и гибели прочих пассажиров парохода «Черноморец» в штаб полка отправил.
Майор фыркнул и придвинул к фон Берне какой-то листок.
— На, полюбуйся, что они мне в ответ прислали.
Дитер взял в руки бумагу, оказавшуюся расшифровкой радиограммы, прочитал текст и хмыкнул.
I/GJR100. Шранку.
(курсив) По данным ОКХ командующий XIX моторизованным корпусом, генерал танковых войск Гудериан, в настоящий момент находится в районе г. Валендорф. Подтвердите факт спасения генерала танковых войск Гейнца Гудериана с советского парохода «Черноморец».
— Я бы на месте герра оберста тоже удивился. Понимаю, если Шеленберг какой-нибудь у нас объявился бы — может, он по делам РСХА[4] в Советы мотался? А вот бывший генерал-инспектор танковых войск… — Дитер насмешливо фыркнул. — Могу представить, какой сейчас обмен радиограммами между штабами идет.
— Всё б тебе зубы скалить, — проворчал майор. — А мне на вот это, — он раздраженно потряс текстом радиограммы в воздухе, — еще ответ давать какой-то. И правду говорить нельзя — сожрут.
Бухарест, штаб 100-го горного полка.
12 марта 1940 года, 10 часов 23 минуты.
Ветеран «Пивного путча», оберст Рихард Эрнст уже несколько минут молча взирал на переданную из находящегося в Турции первого батальона радиограмму. Он смотрел на листок бумаги в своих руках, и, чем дальше, тем больше, ситуация казалась ему все более бредовой.
— Ничего не понимаю, — пробормотал он наконец и отложил сообщение на столешницу. — Кто мне может объяснить, что это все значит?
GJR100. Эрнсту.
Спасение Гейнца Гудериана с советского парохода «Черноморец» подтверждаю. Спасение генерала танковых войск — не подтверждаю.
Кызыл (столица Тыва Арат Республик), Великий Хурал.
12 марта 1940 года, 10 часов 30 минут (время московское).
— Прошу вести себя потише, товарищи, — Хертек Амырбитовна Анчимаа, первая в мире женщина — глава парламента, позвонила в колокольчик, призывая к порядку депутатов десятого съезда Великого Хурала Тувинской Народной Республики. — Все мы любим и ценим нашего дорогого и уважаемого товарища Чимба.
Хертек Амырбитовна вежливо улыбнулась вернувшемуся уже с трибуны на свое место в президиуме Председателю Совета министров.
— Все мы знаем, как зажигательно он может говорить, и я не удивляюсь вашей реакции. Но, товарищи, пора уже взять себя в руки и вести себя так, как подобает настоящим коммунистам. Говорить поменьше, делать побольше. Все успокоились? Слово предоставляется первому секретарю ЦК Тувинской Народно-революционной партии товарищу Тока. Прошу вас, Салчак Калбакхорекович, — основоположнику тувинской советской литературы, приглашая его на трибуну, товарищ Анчимаа улыбнулась гораздо более искренне. Трудно улыбаться кисло собственному жениху, да и не надо, наверное. О том, что Тока к ней посватался, в Туве не знает разве что глухой.