Рейхов сын

Окрестности Харькова, штаб 14-ой ттбр.

29 июня 1940 года, 15 часов 20 минут.

— Майор Вилко по вашему приказанию прибыл!

— Присядь, Арсений Тарасович, — начальник особого отдела бригады Миронов указал на стул. — Не на плацу мы с тобой, чай, незачем так тянуться и глазами меня преданно есть.

Батальонный комиссар последовал предложению и уселся на скрипнувший стул.

— Что, Василий Михайлович, случилось чего? — поинтересовался он.

— Да как тебе сказать? — вздохнул полковой комиссар. — Сигнал по поводу твоего поведения пришел.

— О как, — крякнул Вилко. — И что я натворил?

— А ты не догадываешься?

— Ни сном ни духом! — энергично заявил майор.

Василий Михайлович открыл папку и начал перелистывать документы.

— Ты даже не представляешь, какая на тебя кляуза похабная пришла… И вредитель ты, и шпион, и агент всего, чего только можно, из тебя получается. Кто-то из сослуживцев порадел, из тех, с кем вас в Германию командировали. Мы, пока ты во Франции воевал, тебя не трогали, не дело это — срывать бойца с передовой, да и конфуз в международных делах мог выйти — Гудериан, после того как вы с ним гавкнулись, лично за твоими успехами следил. Но теперь, уж извини за прямоту, разбираться будем-то на своей территории, и если хоть десятая доля обвинений подтвердится, я тебя к стенке должен буду поставить, как вредителя и врага народа.

— От это интересно, — хмыкнул хорохорясь Вилко. — Кому ж это я, окромя французов, навредил? Японцам чи шо?

— Молчи, дурак! — рыкнул Миронов. — Мы с Японией теперь близкие друзья и соратники. Комиссаром сколько отслужил, а таких простых вещей не понимаешь?

— Ну так чего ж мучиться? — деланно изумился майор. — Поставь к стенке весь личный состав воевавшего против японцев батальона — да что мелочиться? — всего Пятьдесят седьмого особого корпуса.

— Потребует политический момент, и поставят, — резко бросил в ответ полковой комиссар и добавил, уже спокойнее: — Не ершись, Тарасыч. Я с тобой частным образом покуда беседую, без записей и протоколов.

— Помочь хочешь? — скривил губы Вилко.

— Хочу, — ответил Миронов. — Что ж, если особист, так сразу конченая сволочь, так по-твоему?

— Не обижайся, Василий Михалыч, — после небольшой паузы ответил батальонный комиссар. — Не первый год вместе служим, не думаю я ничего такого про тебя. Мужик ты справедливый и дельный.

— Доброе слово и «особисту» приятно, — криво улыбнулся полковой комиссар. — Ладно, оставим выяснение личных взаимоотношений до более благоприятных времен, пройдемся лучше по твоим прегрешениям.

— Ну давай пройдемся, — согласился майор.

— Начнем с того, что полегче… На капитана Хальсена тебе жалоба была?

— От кого?

— От х…я маво! — взъярился Миронов.

— От него — не было. А анонимка, да, таки была.

— Почему не отреагировал? — требовательно вопросил Василий Михайлович.

Арсений Тарасович не выдержал и расхохотался в голос.

— Ты… — он всхлипнул, вытирая выступившие слезы. — Ты хоть знаешь, о чем в ней написано было?

— Ну, просвети, — нахмурился Миронов.

— Написано там было, что второго мая Хальсен и немецкий капитан-танкист, Бейттель его фамилиё…

— Тот, у которого ты с Гудерианом сцепился? — хмыкнул полковой комиссар.

— Он самый, самый он. Так вот, что они вдвоем, будучи оба в увольнении, нализались шнапсу до поросячьего визгу и поперлись к проституткам. — Вилко снова заржал.

— Вот не разделяю твоего веселья, Арсений Тарасович. Они что же, в расположении части пили?

— Да кто б им там дал пить… вдвоем? Без остальных, — фыркнул батальонный комиссар. — Нет, в Валендорфе, в харчевне.

— Ну ладно, в увольнении, в культурном заведении — ведь в культурном?

— Вполне, — кивнул майор.

— Это не грех, раз в кои-то веки можно и накушаться до полного изумления, особенно если в объяснительной указать, что к иностранным напиткам не привык, а потому дозу и не рассчитал. — Вилко кивнул, так оно и было, мол. — Но скажи, это разве нормально, что красный командир и кандидат в члены ВКП(б) к немецким бл…дям в прифронтовой полосе ходит?

— Как же мне надоели эти все, которые норовят в чужой постели свечку подержать без фитиля.

— Почему ж без фитиля-то?

— Потому что она от геморрою! Ну какие там бл…ди, Василий ты мой Михайлович! Парни ж лыка не вязали! В этом состоянии только накрахмаленный воротничок стоит! Ну, и волосы дыбом могут.

— Вот ты-то откуда знаешь, какие они были? — спросил Миронов.

— Так я в это время как раз в Валендорфе был. Кто, по-твоему, их в часть припер? Я и старший лейтенант Мукашев Руслан Беркалиевич. Можешь спросить у него. Хальсену, понятное дело, я потом пистон вставил — еще до утреннего рассолу, — ну а уж выносить неподписанный донос на повестку дня партсобрания, это извини. Тем более, что факты истине не соответствуют.

— Ну, ладно, — поморщился полковой комиссар. — Будем считать, что ты проверил факты, изложенные в сигнале, и подтверждения они не нашли. Ты, надеюсь, это не забыл оформить, Тарасыч?

— Обижаешь, Михалыч, — развел руками Вилко. — Все сделал честь по чести.