Рейхов сын

03 ноября 1940 г., 06 часов 12 минут

Советский Т-37А медленно пятился по полю назад, поплевывая короткими скупыми очередями башенного пулемета в сторону наступающих франко-британцев. Боезапас у этой, и так не слишком-то грозной боевой машины подходил к концу.

Контрнаступление противника стало для союзников полной неожиданностью. Еще совсем недавно, казалось полностью деморализованные англичане и французы оставили турецкую столицу и откатились к югу, на плато Обрук, лишь чудом не допустив турок, немцев, румын и венгров до Коньи, а русских - в Аксарай и Нигде. И вот, в тот момент когда Инёню, Гот и Рокоссовский только переформировывали свои порядки для дальнейшего наступления, разворачивали силы, Вейган и О`Коннор бросили свои войска в контратаку. В половине пятого утра по всей линии фронта начались налеты бомбардировщиков, заговорили во весь голос гаубичные батареи, и вся наличная бронетехника при поддержке пехоты и кавалерии устремилась на прорыв.

Полк турок, контролировавший дорогу на Джиханбейли, франко-британцы смяли сразу, походя, и теперь добивали остатки стоявшей во второй линии обороны 95-ой бригады легких танков РККА. В настоящий момент от нее остались одни лишь рожки да ножки - бой продолжали всего десять танков. А враг продолжал переть недуром.

Т-37А, объезжая подбитый БТ-2, неудачно подставился бортом под выстрел французского R 39. Командир танка, аспирант Дюбуа, навел ствол на советскую танкетку и послал 37-и миллиметровый бронебойный снаряд прямо в центр ее корпуса. Советская машина вздрогнула от попадания и замерла. Из-под башни жиденьким ручейком, но все усиляясь и усиляясь с каждым мгновением, потек дым.

Водительский люк на Т-37А откинулся, из него, по пояс, высунулся советский механик-водитель, покачнулся и упал на броню своего танка. Руки танкиста бессильно заскребли по броне, пытаясь приподнять свое бессильное тело, но тщетно. Несмотря на прилагаемые русским солдатом усилия, вытолкнуть себя из загорающегося танка ему не удалось.

Дюбуа прильнул к прицелу башенного пулемета, намереваясь добить его, не заставлять гореть еще живым, однако в тот момент, когда палец аспиранта нажал на спусковой крючок, путь пулям из «Рейбеля» преградил корпус другого танка.

Закопченный, грязный, с сорванной башней Mk I, «Матильда», резко затормозил у подбитой танкетки прикрывая ее собственным корпусом, и, игнорируя простучавшую по его броне очередь из пулемета, словно чертик из табакерки из танка выскочил его водитель, моментально бросившийся к горящему уже танку.

- Сэмэн, ты меня в гроб вгонишь. - прохрипел он вытягивая из люка находящегося без сознания товарища. - Я ж таки обещал пригласить тебя на свою свадьбу и хочу сдержать слово.

Не церемонясь он, под свист осколков и пение пуль затащил контуженного на свой танк и начал засовывать внутрь, туда, где раньше находился командир танка а теперь была ровно половина от него. Матернувшись сквозь зубы он каким-то образом умудрился уместить внутри и раненного коллегу, и обрубок своего командира.

- Мойше… - водитель Т-37А на миг приоткрыл глаза. - Тебя тоже убили? Жаль…

- Типун тебе на язык, балабол! - рыкнул тот, скрываясь за броней водительского места, и со всей возможной скоростью уводя свою искалеченную машину в тыл, туда, где прямо в открытом поле разворачивалась с марша батарея противотанкистов.

Анкара, временные казармы 1-го батальона

800-го полка особого назначения «Бранденбург»

03 ноября 1940 г., 09 часов 50 минут

- Гейнц, да ты же пьян, скотина! - с командира отделения, обергефрайтера Рудольфа фон Карлова в настоящий момент можно было бы писать картину «Совесть в изумлении».

- Ничего подобного, Руди, у меня румынский национальный праздник, похмелянды. - не согласился с другом и командиром Генка, отрицательно мотнул головой, и тут же, со стоном, ухватился за нее. - Vaschu Maschu, что ж так погано-то?

- Нет, ты как в таком состоянии собираешься воевать? - «совесть» изумился окончательно и бесповоротно.

- А ты думаешь, что в таком состоянии можно жить мирно? - Кудрин ответил страдальческим взглядом. - А вообще-то у меня отпуск, ох…

- Забудь о нем. - отрывисто бросил фон Карлов. - Утром началось наступление противника по всему фронту, к обеду все отпуска отменят.

- К обеду я отлежусь уже. У нас учитель труда в интернате всегда, если с вечера хорошо выпивал, до обеда дрых, а потом был бодрый как огурчик. - сидящий на полу в уголке Гена прислонил голову к стене и, прикрыв глаза, зевнул. - А пока не мешай мне, ладно? Разбудишь, когда отпуск отменят.

- Засранец. - Рудольф покачал головой. - Форменный. На кровать-то ляг, позорище Вермахта.

- Не Вермахта, а Абвера. - пробормотал Кудрин. - И когда я лежу, меня мутит. А так ничего, вроде…

Молодой человек причмокнул губами - было видно, что он уже на половине пути к точке рандеву с Морфеем. Обергефрайтер фыркнул и вышел из комнаты.