Рейдовый батальон

– Да, дела! Минут через десять вертушка раненых заберет, пятерых мы вытащили на площадку. Как же его нести? Волоком нельзя – голову повредим, да и пуля может сдвинуться. Давай, лейтенант, бери этих двух бойцов и наших пулеметчиков, вот тех. – Он махнул головой в сторону лежащих рядом двух пулеметчиков-таджиков. – Даете море огня, бросок двух-трех гранат, из гранатомета еще долбанешь по вершине и изображай атаку. «Ура» кричи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает.

Дождь действительно пошел, мелкий-мелкий, как пыль. Ротный продолжил:

– Может, отойдут. Не успеем загрузить его, больше не будет вертушки. Через минут двадцать солнце совсем зайдет. – Солнце уже почти зашло за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену сырости.

– Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком «ура» расстреливаете по ленте пулеметной! Ясно? – спросил я.

Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось, но они слышали все, что я сказал.

Карабод и второй солдат с ПК, оставшийся живым и невредимым, поняли наш замысел, но приняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.

– Ура! Ура! Ура!!!

– Бам! – выстрел из «мухи».

– Трата-та-та, – отвечает пулемет.

– Бах-бах-бах, – брошена граната.

– Та-та-та, – вторят автоматы.

– Ура! Ура! Ура!!!

На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. После выстрела из «мухи» и взрыва гранат ответный огонь прекратился.

Бросок вперед на четвереньках, полуползком – и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. «Духи» бегут!

Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще… в темноту. Гады! Сволочи!!!

Я схватил пулемет у Зибоева и с криком «А-а-а» расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.

Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.

Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.

Эх, не успели! Не успели… Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.

Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:

– Нэ стреляйте, я свой.

– Ползи сюда! – подозвал ротный. – Кто такой? Что за свой?

– Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.

– Степан! – окликнул ротный санинструктора. – Осмотри и перевяжи!

Мы присели возле охающего солдата, который поведал жуткую и невероятную историю.

Он и еще один солдат несли раненого по склону с левой стороны. По ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника – наповал, раненый получил еще несколько пуль и привалил грузина своим телом. Гогию тоже ранило. «Духи» подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого тащили. От страха Гогия обоссался, но молчал. Ногой кто-то пнул его в бок, вырвал автомат. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, «духи» убежали. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило телом. От страха вырубился.

– Товарищ капитан! Что-то раны найти не могу, весь в крови, но вроде в чужой!

– Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?

– А, вот царапин несколько. Где болит?

– Нога, пятка болыт! – ответил гортанным голосом раненый.

– Да там осколок торчит большой в подошве ботинка, сейчас сниму. Во! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только рассек кожу, кровь уже засохла! Грузин, ты шо, это усе? Чи ни? Все ранение?

– Нога болна!

– Нога! Болна! Как тресну по башке, чурка. Болна!

– Я не чурка, я грузин.

– Вставай, нечего ползать! – зло заорал санинструктор.

– Товарищ капитан, да его пару раз поцарапало! Обосрался просто!

– Воняет?

– Да нет, я в переносном смысле. Трус он!

– Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца отрезать.

– Валяй бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Где убитые лежат, видишь, Степан? Надо их выносить.

Уже в темноте подняли обоих мертвых солдат из ущелья, собрали вещи, оружие, понаставили растяжек и вернулись к себе на точку. Карабод и его три солдата стояли над командиром, натянув палатку, защищая его от хлынувшего вдруг ливня.

– Да, жаль, не успели к вертолету. Как мы раньше не заметили, что он живой?

– Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что увезешь, что не увезешь.

– Ника, когда получишь пулю в лоб, не дай Бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, что ты скажешь!

– Ворон! Каркаешь!

– Ну а ты тоже брякнул! Надеяться нужно до последнего. Наш закон – раненых и убитых не бросать! У «духов» такой обычай, кстати, тоже. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса бывают всякие.

Итог боя был трагический: из разбитой роты шесть убитых и шесть раненых, да оцарапанный Гогия, но он не в счет.