Рейдовый батальон

– Еще столько же, и желаю не по двадцать чеков. По сорок чеков – это вообще разорение. Хочу по шесть рублей, как дома.

– По сорок чеков – ухмыльнулся Иван. – Не бери, не ходи к бабам и работягам-спекулянтам ночью за горячительными напитками. А то так и вернешься домой без магнитофона и без дубленки. Джинсы купить будет не на что, только мелочь на презервативы останется.

– Да черт с ним, с магнитофоном, главное – домой живым вернуться, а не в «ящике». Страшно, вот и пью, чтоб успокоить нервы. У меня, между прочим, трое детей дома, а я тут с вами гнию заживо.

– Без нас ты бы уже давно окочурился! – рявкнул Кавун. – Я тебе скоро лечебно-трудовой профилакторий устрою. Получку буду изымать и отдам перед отъездом замполиту, а то скоро печень совсем откажет. Скажи спасибо, что пить мешаем!

– Ну, спасибо! Разрешите выйти, товарищ капитан?

– Иди!

И техник, красный как рак от злости, вышел из канцелярии.

– Обиделся на правду. Но ничего, критика полезна, пусть злится на себя. Тебя это, Голубев, тоже касается, хватит водку жрать по ночам! – продолжил возмущаться ротный.

– А когда ее пить, родимую? Днем нельзя, выходных нет, но после рейда стресс ведь необходимо снять. Придумали Постановление в Политбюро и правительстве, а люди должны страдать.

– Сизый! Ты тоже свободен. Иди во взвод к бойцам и прекрати пьянствовать. Все, шагай отсюда, да и вы все остальные.

– Лейтенант, тебе сколько лет? Ты такой юный, как первокурсник, – поинтересовался, присаживаясь на лавочку в беседке, Острогин.

Сергей действительно выглядел лет на восемнадцать. Розовый, как поросеночек, голубоглазый, русоволосый, кудрявый ангелочек!

– Ребята, что вы, мне на днях будет двадцать один год. Я давно совершеннолетний и вполне взрослый.

– Девчата знакомые, наверное, сохнут по твоим ясным глазам, – прохрипел прокуренным голосом Голубев. – Эх, где моя молодость?

– Сизый, тебе тридцать девять лет, а ты из себя корчишь древнего старика, – ухмыльнулся я.

– Откуда ты, Сергей, к нам попал? – поинтересовался Острогин.

– Из резерва ТуркВо, три месяца сидел в учебном центре. Нас там триста лейтенантов было, на случай непредвиденных обстоятельств. Вот и сейчас кого-то во втором батальоне убили, я вместо него.

– Не повезло парню, – вздохнул Острогин. – Ну что ж, пойдем в бытовку, кинешь там свои вещи, койку Корнилова займешь, пока его нет. Все взводные и техник живут там, а ротный и замы, как «белая кость», в общежитии. Ночевать придется всего два дня, потом уходим в рейд.

* * *

– Товарищи офицеры! Разрешите войти, порядок навести? – поинтересовался заглянувший солдат.

– Чего тебе, Колесников? Какие проблемы? – удивился Острогин.

– Прибраться хочу. Помыть пол и протереть пыль.

– А ты что, разве дневальный? По-моему, нет, – усомнился я. – Кто в наряде? Исаков, Алимов и Ташметов?

Ну-ка быстренько сюда Исакова!

В бытовку осторожно заглянул Исаков.

– Слюшаю.

– Дневальный, почему Колесо прибежал убираться в бытовке вместо тебя?

– Мне не полежено.

– Не понял, – приподнял удивленно брови Сергей. – Повтори!

– Не буду мыть пол. Ведро, тряпка – для женщин.

Острогин взял тряпку в руки, намочил в ведре, выжал и протер угол, потом протянул Исакову:

– Теперь твоя очередь!

– Нет, не буду! Я не женщина. Нет.

Острогин ткнул тряпкой в грудь дневальному.

– Солдат, выполняй приказ наводить порядок! Я тебе приказываю! Товарищ солдат, я вам приказываю наводить порядок.

– Не буду, это дело русских, я не буду ничего делать.

– Ну, толстомордый, сам виноват, – воскликнул Острогин. – Сейчас у меня похудеешь, я с тебя спесь собью.

Сергей сделал подсечку и повалил на пол узбека, сунул в его руки тряпку и принялся тереть ими пол. Солдат вырвался и принялся брыкаться и отбиваться, громко визжа и сильно лягаясь ногами. Ведро опрокинулось, и вода разлилась по бытовой комнате.

– Наводи порядок, Исаков, – предложил я. – Тебе же лучше будет, все равно заставим выполнить приказ.

– Нэ буду, гады, сволочи, «анайнский джалян», пидо…

– Ах ты, мразь, – рявкнул Голубев и, схватив его за воротник, потянул по мокрому полу.

Солдат извернулся и ударил прапорщика ногой, свалил на пол и принялся душить. Мы схватили его за руки, за ноги и начали драить пол этим дневальным. Визги, хрипы, маты, вопли. Когда в бытовой комнате установился полный бедлам, скрутили ему руки за спину и повели в караульное помещение в камеру. Все его земляки собрались в коридоре и оживленно обсуждали происшедшее.

Начальник караула лейтенант Мигунько испуганно спросил:

– Что произошло, ребята?

– Бунт на корабле! Пусть посидит денек, успокоится, подумает, – ухмыльнулся Острогин.

– Я вас всех перестреляю, особенно тебя, лейтенант, ты покойник, – рычал и плакал Исаков, растирая по щекам слезы, слюни и сопли. Все лицо у него было исцарапано, нос разбит.

У Ветишина набухла ссадина над бровью, у Острогана были сбиты в кровь костяшки на руке, у нас с Голубевым исцарапаны подбородки и щеки.

– Щенок, я тебя в пропасть из вертолета сброшу, – зарычал командир ГПВ. – Ишь ты, вояка выискался, только рис, чай, да кур способен в кишлаках воровать, чмо болотное.