Рейдер-2

– Я слышал, вы отправили троих для кардинального решения вопроса, – распалялся Голд. – И только один выжил, и тот в СИЗО, а «почтальон» ваш как огурчик, знай себе жалобы на вас пачками строчит! Как это понимать? Он что, Терминатор, этот ваш Павлов?!

Блинков решил, что благоразумнее будет вообще не реагировать на реплики Голда, иначе оправдания только еще больше его разозлят.

– Я хочу, чтобы фамилия этого адвоката больше вами не упоминалась. Вообще. Только в прошедшем времени, – сказал Голд. – Иначе лишишься своей премии, Толя.

Блинков сглотнул подступивший комок. Такое было впервые за все время их совместного бизнеса.

– Взорвите его дом, наконец, или придумайте еще что-нибудь! – вдруг визгливо крикнул Голд, и Блинков, поморщившись, отпрянул от трубки; голос, словно электроножом, вгрызся в его барабанные перепонки. – Долбаните из гранатомета по его машине, в конце концов! Натяните растяжку у квартиры! Устройте ДТП!

Переведя дух, Голд продолжил более спокойно:

– Не мне тебе объяснять, что можно сделать для того, чтобы заставить человека плясать под свою дудку. У каждого есть свои слабые места. Не можете справиться с ним, найдите тех, кто ему дорог, и сделайте это с ними. Что хочешь предпринимай, я даю время до вечера, – промолвил Голд и отключился, не дожидаясь, что скажет его сослуживец.

«Найдите того, кто ему дорог…» – повторил про себя Блинков слова Голда. А что, ведь это мысль.

Брат-соперник

Голд был вне себя от ярости. Его бесили инертность и безынициативность партнера. Почему он должен объяснять ему и всем остальным такие элементарные вещи?! Когда на кону миллиарды! Когда за малейшую ошибку пойдет по швам вся схема, которую он столько лет выстраивал, холил и лелеял, как долгожданного и любимого первенца!

А теперь то, к чему он шел столько лет, рушилось прямо на глазах, и все из-за какого-то въедливого юриста, чтоб ему пусто было! Он и предположить не мог, что заурядный перехват денег обернется таким ожесточенным противостоянием. А ему всего-то оставалось «хлопнуть» еще пару, ну, от силы тройку банков, и тогда его мечта стала бы явью…

Он подошел к зеркалу и какое-то время внимательно всматривался в собственное отражение. Каждый раз, когда он вспоминал о своей цели, перед глазами возникал образ его сводного брата Виктора. Вот и сейчас у него появилось странное ощущение, что из зеркала на него смотрит не он, а Виктор.

Тьфу ты. Так и свихнуться можно.

Виктора нет уже два года. Как говорят верующие, царствие небесное. О мертвых либо хорошо, либо никак, но Голд никогда не стеснялся своего отношения к брату.

Виктор… Витя, Витька… Он ненавидел его при жизни, продолжал ненавидеть и после смерти.

Не зря говорят, что младшего сына в семье всегда любят больше, чем старшего. Так сложилось и в его семье, причем еще с самых юных лет, хотя разница в их возрасте составляла три года. Витя то, Витя се, Витя пятое-десятое. И попку вытереть, и сопельки подтереть, и новую машинку купить, а сломанные и надоевшие игрушки – ему. Как же иначе.

Они были сводными братьями. Когда умерла мама, отец горевал недолго, и спустя пару лет в их доме появилась другая женщина. С первых же дней ее присутствия у него с отцом состоялся серьезный разговор. Голд молча кивал, давая понять, что разделяет выбор отца, но в глубине души у него бушевало дикое пламя непримиримости. Он не мог простить отцу повторной женитьбы и пронес это чувство через всю жизнь. Отец чувствовал это. Разумеется, это понимала и мачеха, и, как считал Голд, она предприняла все усилия, чтобы настроить отца против него.

Время шло, но ситуация оставалась прежней. Он каждой клеткой организма ощущал неравенство между собой и Виктором; оно было почти осязаемым и витало над их семейством наподобие тяжелого, свинцового облака. Дух соперничества, дремавший в нем до поры до времени, пробудился после того, как отец, к которому он всегда испытывал безмерное чувство уважения и доверия, стал как бы в шутку называть Виктора «наш Президент». Виктор – от слова victory, то есть победа. Виктор – победитель, Виктор – Президент. А он, Голд, – так, ничего особенного, просто старший брат, который с болью в щемящем сердце чувствовал, как вся родительская любовь протекает мимо него, накрывая с головой, как волной, Виктора.

Президент… Сначала это прозвище выглядело забавным, не более того. Но когда отец продолжал называть так Виктора после пятнадцати лет, а Голду было уже все восемнадцать, старшего брата это стало не просто раздражать, его это бесило до такой степени, что хотелось схватить за волосы сводного брата, дубасить его головой об стенку и орать застывшим в изумлении родителям: «Ну что, похож этот ублюдок на Президента? Похож?!»

Конечно, ничего такого Голд не допускал. Но незримая состязательность между ними – кто умнее, быстрее и так далее – присутствовала на протяжении всей жизни, она была намертво вплетена красной нитью в их отношения, и это жестокое соревнование между ними замечали уже не только родители, но и все окружающие.

Голд улыбнулся, но улыбка напоминала скорее гримасу.