Рейд

Держим курс в сторону дома. Люди и механизмы – все мало-помалу выходит из строя. Противнику не надо вмешиваться, мы сами развалимся. До дома еще далеко, без посторонней помощи нам этот путь не осилить.

Просьба о стыковке с кораблем-носителем отклонена штабом без объяснений. Просьбу о стыковке с АВ-танкером постигла та же участь. И тоже без комментариев. Это пугает. Не хочется верить, что кому-то в штабе нужна наша смерть.

– Воняет, как от десятидневного трупа в полдень. Хоть бы объяснить потрудились. Какой-то мудак не хочет, чтобы мы выбрались, – повторяет Тродаал каждые несколько часов. Как защитное заклинание.

И не перестает строить планы. Как и все. Они верят в Старика.

– Ответ, командир!

Тродаал торчал над рацией полчаса, ожидая ответа на нашу последнюю просьбу. На этот раз Старик просил о рандеву с грузовым кораблем или кем угодно, кто мог бы поделиться с нами провизией. Разве это не разумная просьба? С едой у нас стало совсем туго.

– Запрос отклонен, – тихо говорит командир. Он делает глубокий вдох, явно сдерживая эмоции. Я заглядываю ему через плечо и читаю текст. Судя по его тону, нам следует заткнуться и оставить командование в покое.

Я бью кулаком по ладони. Что за чертовщина там, в штабе? Плохи наши дела.

***

– Это бессмысленно! – вскипает Рыболов. Штаб молчит уже два дня. – Они же всегда стараются…. а теперь даже извиниться не хотят!

Даже Рыболову хочется ощутить твердь под ногами.

Невзирая на нехватку топлива, командир отдает приказ о начале гравитационных учений, Постоянные учения – дело обязательное.

Мне удается поймать Яневича одного.

– Стив, мне кое-что пришло в голову. На следующем маяке с инстелом рапортуй о моей смерти. Посмотришь, как домино посыплется.

– Ну, ты гений! – кричит он в ответ. – Ага! Они уже напечатали под твоим именем тонну дерьма, и им ни к чему, чтобы ты стал качать права. Только вот, блин….

Некоторое время он задумчиво молчит.

– Не выгорит. Причина не в тебе. Да и все равно поздно. Им прекрасно известно, что ты самый здоровый сукин сын на всем корабле. – И понизив голос до уровня шума волос на ветру, он добавляет: – Не дергай дьявола за бороду. Не стоит пока…. Игру ведет адмирал. А нам зато есть кого ненавидеть в этой Богом проклятой войне.

– Хмм.

На самом деле к системе Танниана мало может быть претензий. Адмирал передвигает фигуры на гигантской шахматной доске, и ставки в игре поважнее любого клаймера. В чем же его винить? Для человека, начавшего с нуля, он выше всяких похвал.

***

– Но сколько еще удастся мне сохранять здоровье?

Я лежу в койке, продолжая тот же разговор, теперь уже с Неустрашимым. Освободились еще койки, но я остался здесь. Этой койкой не надо делиться.

Фред, хоть и похудел, особенно истрепанным .не выглядит. Бедняга Неустрашимый. Ничего-то больше в своей жизни он не видал. Вся его Вселенная – клаймер.

Он отощал, но не голодает. Его спасают воровские ухватки. К тому же он самый талантливый попрошайка на корабле. Не голод, а просто диета. Около дюжины мягкосердечных оставляют ему объедки.

Кабы не щедрость экипажей маяков – сидеть бы нам на знаменитом кригсхаузеровском супе из воды.

Голодные дни. Голодные дни. Но дом все ближе. Расстояние как лекарство по силе не уступает времени. Даже Тродаал перестал вспоминать о джонсоновском клаймере.

Можно ли придумать более сильный аргумент против службы на клаймере? Еще год назад любая насильственная смерть способна была -потрясти до глубины души любого из этих мальчишек.

Что же мы из себя делаем?

И вызывает жуть мысль: во что превратятся выжившие?

Ведь кто-то выживет. Как бы ни было безысходно сейчас, война не может продолжаться бесконечно.

Что станет с теми, кто посвятил ей всю свою сознательную жизнь? Я мало встречал тех, кто на ней с самого начала. У ребят за плечами нет мирного прошлого, они не представляют себе мирного будущего. Вся их жизнь – война.

Я приспособился к мирной жизни – с трудом. Но мне не пришлось до того годами жить под угрозой смерти. Полагаю, что это немаловажно.

Если правда, что – как утверждает ряд экспертов – война продлится целое поколение, то возникнет море проблем, когда она кончится. Вырастет поколение людей, для которых война – норма жизни.

Кригсхаузер возвращает меня из воображаемой эры, где целые флоты оборачиваются против планет, которые они защищали.

– У меня кое-что есть для Неустрашимого, – говорит он. Тонкими бледными пальцами он теребит тюбик с протеином.

– Это из твоих запасов на черный день?

– Кок знает, где можно поискать, – усмехается Кригсхаузер.

– Предатель, – говорю я бросившему меня и трущемуся теперь о ноги Кригехаузера Фреду. – Иуда.

– Он присягал только собственному желудку, сэр.

– Это единственное, чему мы остаемся верны, стоит попасть в переплет.

– Ларами говорит, что послезавтра мы, возможно, уже будем дома, сэр.

– Ничего такого определенного не слышал. Командир своих карт не раскрывает.

– Но Ларами вполне может знать, сэр.

– Может быть. А мне кажется, что так быстро не получится.