Рэгтайм

"Гиганты" были одеты в белую форму с черными полосами. Их менеджер Мак-Гроу носил толстенную черную вязаную куртку поверх своего бочоночка. Две буквы "Н. И." красовались на рукаве. Это был драчливый коротышка. Как у всех в команде – носки с широкими горизонтальными полосами, плоская кепочка с козырьком и пуговицей на макушке. Соперниками на этот раз были "Бостонские смельчаки", которые носили темно-синюю, застегнутую до шеи форму со стоячим воротничком. Свежий ветер вздымал пыль на площадке. Игра началась, и Отец тут же пожалел, что они выбрали эти места. Грязные проклятия игроков свободно долетали до ушей его сына. Принимающая команда выкрикивала непристойные насмешки подающему. Папаша Мак-Гроу, вождь своей команды, стоя у третьей базы, особенно усердствовал, будто спуская с цепи своры самых мерзких эпитетов в адрес соперников. Его скрипучий голосишко разносился по всему стадиону. Толпа в ее страстях вполне соответствовала спортсменам. Игра шла очко в очко, вела в счете то одна команда, то другая. Бегун, проскользнув во вторую базу, сбил с ног второго бейсмена "Гигантов". Последний вскочил вопя, закружил хромая, – нога его кровоточила профузно. Обе команды выскочили из своих убежищ, и игра была остановлена на несколько минут, пока все дрались и катались в грязи под неистовое одобрение трибун. На пару подач питчер "Гигантов" Марквард, казалось, потерял контроль над собой. Забыв о своих обязанностях, он все старался угодить мячом в глаз бостонскому бэйсмену. Удалось. Подбитый приятель вскочил, однако, с земли и ринулся к Маркварду, размахивая своей битой. Снова опустели "убежища", и снова игроки катались по полю, поднимая тучи пыли. Отец отвлекся к программке. На стороне "Гигантов" среди других сражались Меркл, Дойл, Мейерс, Снодграсс и Герцог. Бостонская команда похвалялась стоппером Кроликом Мэренвиллом, который, согнувшись и подметая опущенными руками траву, бродил вокруг своей позиции, напоминая скорее не спортсмена, а человекообразную обезьяну. Первый бейсмен там назывался Мясник Шмидт, у других тоже имена были не слаще: Кокриен, Морен, Гесс, Рудольф. Все это неизбежно вело к заключению, что профессиональный бейсбол находился в руках иммигрантов. Когда игра возобновилась, Отец стал вглядываться в каждого бейсмена – все это были явно дети заводов и пашен: грубые лица, оттопыренные, как ручки кувшина, уши, лапы как ветчина, щеки вздуты табачной жвачкой, все мыслительные способности отданы игре. Игроки в поле носили еще какие-то огромные хлопающие перчатки, придававшие им что-то клоунское. Сухая пыль площадки была испещрена харкотиной. Горе борцам из Антиплевательной лиги! На стороне бостонцев был мальчик, подававший биты в "убежище". Мальчик этот на деле оказался карликом, он носил форму команды, соответственно уменьшенную. Своим сопрано он выкрикивал гадости с не меньшим усердием, чем другие. Он подставлял голову своим игрокам, и они перед тем, как взять биту, касались его макушки. Карлик был своеобразным талисманом "Смельчаков". У "Гигантов" карлика не было, но зато имелось другое престраннейшее существо, тощее, в обвисшей форме, со слабыми глазками, которые плохо держали фокус. Оно медленно двигалось в какой-то летаргической пантомиме, имитируя движения игроков и бросая воображаемый мяч. Оно выглядело как пожиратель дерьма. Иногда оно начинало размахивать руками в манере ветряной мельницы. Отец стал следить за ним больше, чем за игрой: определенно несчастное это создание было домашним животным "Гигантов", таким же, как карлик у их соперников. В скучные моменты игры, а таких было немало, толпа улюлюкала ему и аплодировала его ужимкам. Он и в программе был указан как талисман. Чарльз Виктор Фауст – талисман. Дурак, воображавший себя игроком, видимо, развлекал команду, и потому она ставила его в свою заявку.

Отец вспомнил бейсбол в Гарварде двадцать лет назад, когда игроки, обращаясь друг к другу, говорили "мистер", играли с азартом, но как спортсмены, и носили осмысленную униформу. Зрителями были студенты колледжей, и никогда их не набиралось больше сотни. Ностальгия встревожила его. Он всегда считал себя прогрессивным. Верил в превосходство республиканского строя. Полагал, что негры, под должным руководством конечно, могут нести любое бремя человеческой цивилизации. Он отвергал любую аристократию за исключением аристократии духа и личных усилий. Ему казалось, что потеря Отцом всего состояния дала ему определенное преимущество: критическое отношение к предрассудкам своего класса. Увы, воздух на этом игровом стадионе под открытым небом смердел, как сортир в салуне. Сигарный дым, пронизанный наклонными лучами солнца, казался какой-то дымящейся каверной в атмосфере. В этой каверне, в середине грязной вселенной, он сидел, зажатый со всех сторон десятитысячным хором, ревущим ему в уши хвалу и хулу. Безжизненный ветер толпы.