Регресс

Когда Закхер вывалил передо мной в миску сухой собачий корм, я накинулся на него, как на самое большое лакомство в мире. Разум говорил мне о том, что эта еда не для меня, однако нос, язык, все мои органы чувств твердили об обратном. Я пожирал содержимое миски с пугающим меня остервенением. Когда же Закхер принёс кости… Я не мог уже думать ни о чём. Та еда, которая вызвала бы у меня раньше отвращение, теперь заставляла испытывать дикий восторг.

Закхер, наблюдая за мной, что-то записывал в свой дистанционный блокнот. Мне было стыдно, но я как будто стал кем-то другим. Новое тело определённо диктовало мне правила новой жизни. Так же, как и там, в Мидлтауне я не в силах был сопротивляться собственным вкусовым ощущениям. Теперь уже не искусственные добавки, а новое восприятие натуральной, но малопривлекательной для людей пищи, заставляло меня с жадностью пожирать принесённую Закхером еду. Обрезки сырого мяса, требуха… Я ел всё.

Профессор с умилением смотрел на меня.

– Какой ты получился симпатичный, – потрепал он меня за ухом, когда я, доев содержимое миски, довольно облизнулся и сел перед ним, разложив рядом с собой хвост.

Я посмотрел на себя в зеркало. Лохматый чёрный пёс, сытый, выглядел вполне довольным. «В сущности, собакой быть не так уж и плохо», – подумалось мне, и тут же я сам испугался этой своей мысли. Я чуть не подпрыгнул. Я был человеком, по всем признакам своего разума я принадлежал к более сложноорганизованному классу существ, но что отличало меня сейчас от обычного пса? Я ещё раз посмотрел в зеркало. «Посредственная дворняга, даже никакой породы…» – с грустью заключил я.

Между тем Закхер готовил новые задания. Принеся стопку картонных карточек, он принялся раскладывать их передо мной. Это были вопросы. «Как называется наша планета?», «Сколько будет два плюс два?» … А вот и закон Мелинга… и формула Больмаца! С другой стороны, от меня Закхер разложил ответы. Я догадался, чего хочет профессор от меня. Не дожидаясь команды, я принялся подтаскивать правильные ответы к картонкам с соответствующими вопросами. Я хотел показать профессору, если он ещё не сообразил, что изменения тела не тронули мой мозг. Мой разум неизменен. Пусть старику будет стыдно за то, что он сделал со мной. Пусть как хочет, но вернёт мне прежнее человеческое тело. Но как же неудобно было обходиться без рук. Мне пришлось воспользоваться пастью и зубами. Только с третьего-четвёртого раза мог я захватить тонкий предмет. Мои челюсти казались мне неуправляемыми. Я измучился. Наконец всё было закончено.

– Молодец, – похвали меня Закхер. Неожиданно для себя я завилял хвостом.

Это было ужасно! Я превратился в животное-подхалима. Новое тело диктовало мне свои правила.

– Ну вот, а теперь письмо, – сказал Закхер.

Зажав в моих зубах кисть, профессор поставил передо мной ведёрко краски.

Это было издевательство! Почему я должен это терпеть?..

– Ну же, голубчик, у нас не так много времени…

«Немного времени! До чего? Что ещё задумал старик?» – испугался я. Выплюнув кисть, я принялся отчаянно лаять. Мне хотелось сказать Закхеру, что я против всего, что делает он со мной, что я хочу отказаться от участия в его эксперименте…

– Не сопротивляйся, мне нужно всё успеть.

Закхер был неумолим, он снова поднёс к моим зубам кисть.

Я посмотрел на часы, «17.23» … Куда торопился старик?

Закхер всё-таки вынудил меня к письму. Подстёгиваемый давно запрещённым к применению электрошокером, я принялся выводить буквы на развёрнутом передо мною полотне. Нарисовав две буквы по заданию Закхера, я сообразил, что таким образом могу достучаться до него. Я кинулся писать то, что не мог сказать в этот момент профессору, а именно «Остановите эксперимент!». С буквами «О», «C» и «Т» я ещё кое-как справился, но после неудавшейся «А» я почувствовал, что шея моя больно заныла. Снова остро почувствовал я нехватку у себя пальцев и рук. Я бросил кисть. Все помыслы моего разума полностью гасились несовершенством моего нынешнего тела. Я всё помнил, всё понимал, но я практически ничем не мог выразить свои мысли. Я утратил обратную связь с этим миром.

Мне вспомнились образы тех собак, которых мы, в рамках исследовательской программы, дрессировали в школе. Жалкие, замученные нашими опытами существа. И тут мне подумалось, а что, если они также разумны как мы? Наш нынешний эксперимент доказывал, что мы ничего о них не знаем. Невиданный разум мог скрываться за взглядом их испуганных глаз. Может быть там, среди них был какой-нибудь новый Эйнштейн, только как он мог показать нам, что вывел свой новый закон? Потенциал разума мог полностью глушиться несовершенствами тела…

Профессор, кажется, наконец-то устал. Отложив свои эксперименты надо мной, он решил просто поговорить. Положив передо мной всего лишь две таблички – одну со словом «Да», другую со словом «Нет», он попытался наладить контакт.

– Ну, извини, извини, голубчик, – поглаживая меня за ухом начал он, – не могу я тебе пока рассказать всего.