— Можно посмотреть? — Пётр умело масштабировал, туды-сюды. Подержал, вернул Авиву. — Парадный снимок, — отозвался Матвею через голову. — Ничего не поймешь, что на деле.
Вот как, значит, это будет. Матвея попустило.
— Ты его не видел. Я его тоже таким не знал. — Диалог между ними двумя. — Да что мы вообще знаем, — согласился Пётр. — Ты его встречал раз в десять на одиннадцатый, по обещанию… Генетический анализ делали?
— Зачем, — раздался скрипучий голос. Если закрыть глаза — то он бы и слышался старшим.
Авив спрятал айфон. Извлек из толстого пакета блокнот на пружине. Матвей заинтересовался — неужто пишет? Ручкой? Неужели справа налево? …Не видать.
— Моя мать Вероника заключила фиктивный брак, — заговорил он, взглядывая как-то, подслеповато. — С намерением ввести в заблуждение моего сáба. Дедушку. Она была… бе-хе-ра-йон, — выговорил с каким-то отвращением. — Моей сестрой. Дани. Через год она вторично вышла замуж. — Взглянул на них: они понимают? — Она должна была родить другого ребенка, — захлопнул. — А меня бы не было.
— Подростковая депрессия, — диагностировал Пётр. — У тебя была? — повернулся к Матвею.
— К психотерапевту обращался? — Матвею начинала нравиться игра. С таким Пётром и водки не лей.
— Психотерапевт учил записывать, — скрипнул Авив.
Помолчали. — Про деда, — Пётр, стряхнув оцепенение, Матвею.
— А, есть, — понял Матвей. — Ну, могу попытаться найти адрес. Здесь, в Москве… если жив. Для этого мне надо вернуться…
— Что ж она так-то, дала бы время.
— …в твою квартиру.
— Какая она моя.
— Твоя, — не согласился Матвей.
— Я здесь, — Пётр зажевал чубуком.
— Продашь.
— Разделим.
— Пропью.
— Покурим.
Пётр тянул эту новую современную коробочку. Матвей глянул — Авив словно ждал чего-то. Пётр тут же поймал, повернулся, словно мяч, включая подачу.
— В армии был?
— Я буду. «Цааль», — сказал Авив. — Когда вернусь. Но я не хотел бы…
— Не хотел бы так быстро, — помог Пётр. — Сперва разобраться с собой? Прилетел — а не боишься? Война.
— У нас война, — сказал Авив.
— А, это, — легко согласился Пётр. — Вот он хочет. А я его отговариваю. Раньше надо было думать.
— Что ты метешь, — обрезал Матвей. — Я сказал, что там люди. Там центр. Москва — глубокая периферия. И давай не чесать языком. Не об том песня.
Все посмотрели в небо. Но там нет ничего. Авив, должно быть, знает про войну больше их. И к чему тогда эти все разговоры?
Авив, в своем маленьком локальном конфликте, видимо ощутил что-то наподобие. Маленькая фотография. И все, что он был, оказалось под вопросом. Некуда ногу поставить.
И тогда они должны ему помочь. Снабдить его, снарядить. А это — оно никуда не денется, и некого просить.
— Хорошо говоришь по-русски, — говорил между тем Пётр, то самое, что вызвало такие затруднения у Матвея.
— Авив. Русский. Он из репатриировался. Алматы. Он. Его имя: Костя. — (Авив быстренько сразу словно снова разучился.)
— Спать собираетесь? — Пётр обернулся к Матвею. — Поедем ко мне. Но я вас утром покину. В пять тридцать — и на работу.
— Мать забронировала гостиницу, — сказал Авив.
Пётр фыркнул. — Твой папа, этот Авив, Костя, — БАНКИР?
— Авив исполнитель русского рэпа.
Пётр прикусил язык.
— У меня есть брат и две сестры, — подумав, заговорил он, обращаясь к Авиву. — Вторая — приемная. У нее другая и мать, а отцы у всех разные. А своего я не знаю. И я никогда не хотел его найти.
— Я подумал, он твой отец? — Не такой уж у него был и скрипучий голос.
— Он мой друг, — сказал Пётр.
Матвей моргнул. Ему Пётр так никогда не говорил. «А разве о таком говорят?»
Авив сказал: — У тебя тоже.
— Сидишь?
— Сижу.
— Хочешь, за водкой тебе схожу.
— Не надо, — сказал Матвей. — Я бы покурил. Но не эту твою…
— У меня есть сигареты.
— Не надо. Иди спать.
— Сейчас пойду. — Пётр потянулся и зевнул. Он был в трусах. — Про войну думаешь?
— Не думаю.
— Представляю, у них в «Цахале». Эту розочку… — Пётр сел. — Хотя… мэйнстрим… — снова зевнул. — В одном помещении пятерых не найдешь, неразрисованных. Как кожное заболевание. Фу, гангрена…
— На себя посмотри. Тебе качаться нужно.
— Ты мне все-таки не папаша, — заметил Пётр. Искоса глянул на свой голый живот. — Я головой работаю, — заметил. — Что такое жир? Это клеточный запас. Завтра будет блокада. Авив умрет, а я нет. К примеру, в Китае к худым отношение несерьезное. В принципе, у нас тоже…
— Второй раз фарс, — сказал Матвей.
— Какой фарш? А, про розочку… — Пётр нашарил свой пар; выдыхая: — Интересно, он спит сейчас? — Авив поехал в гостиницу, они не настаивали. Все устали. — Я бы сказал, что и первый раз недалеко. Не убедили меня, вы оба.
— Он умер, — сказал Матвей.
— Кто?.. как? Ты не говорил.
Матвей молчал. Пётр молчал.
— Он его вроде искать собирается.
Матвей пожал плечами. — Пусть ищет. Максим, его отец, — последний, кто о нем может знать. Хотя… по прописке… Мать может. Он все время там был прописан… Но он туда не доедет.
— Почему?
— Далеко. Языка не хватит.
— Вроде нормально изъясняется, — сказал Пётр. — Так почему ты не сказал ему?
«Разве о таком говорят?»
— …Ты сказал, что не видел его.
— Я и не видел.
— Откуда знаешь?