Redrum 2017

Чандер отвёл глаза от почти полного диска выходящей из-за планеты Луны и повернулся к затянутым в тонкие жёлтые костюмы людям, под которыми было ничем не защищённое мясо. Увидев его лицо, они отшатнулись и закричали.

— В космосе, — прорычал Чандер, опускаясь на лапы, — всегда полнолуние.

А затем он стал кушать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Сергей Катуков Эксперимент Барта ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «Опыт с обоюдным гипнозом описан в книге Майкла Талбота „Голографическая Вселенная". Он меня так заворожил, что я решил смоделировать его в каком-нибудь рассказе. Осталось только придумать героиню, обладающую способностью к „инфантильному демонизму" как сказал о подобном типе характера Т. Манн в „Докторе Фаустусе"».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через несколько лет после учёбы Нинель всё ещё каждое утро вспоминала об утраченных иллюзиях. Собственное имя казалось ей легкомысленным кружевным узором на верхней, невосприимчиво-тяжёлой части штор, которые едва шевелил ветерок из утреннего раствора форточки. Или будто порхало названием женского белья. Ни-не-льььь. «Узор, как на трусиках», — смеялась она про себя и устраивала неспешные, выпуклые «потягушки», представляя, что её тело — центр гравитации, к которому тенями тянутся вещи в комнате: шкафчики, тумбочка, кресло, стулья и коврик. Словно линии на скатерти, которую тащат за один уголок. Ещё несколько минут, и проснётся тревожный, тоскливый звук будильника, зовущий на работу в её юридическую контору. «Ретро-пикание одинокого космического спутника, пролетающего над одинокой девушкой Нинелью», — иронизировала она и проводила пальцем по лекальному рельефу одеяла.

Отец Нинель был крупным партийным работником. Ещё в то, заканчивающееся советское время. Одноклассники по-тихому смеялись над её именем, выбранным партийным отцом (если читать наоборот — выходил псевдоним Ильича), которое как-то шизофренично накладывало на образ девочки-отличницы профиль вождя мирового пролетариата. Страннее всего то, как это нелепое наложение соединялось на одинаково схожем для обоих большом плафонообразном лбу. Вплоть до института она носила пышные плотные причёски, закрашивавшие её выпуклое бледное чело. Взгляд её гипнотизировал однокурсников-мальчиков, легкомысленно-затаённый и как бы всегда убегающий, словно он сам по себе всегда над чем-то смеялся или скрывал болезненное головокружение своей обладательницы.

«Я не могу понять, почему ты ещё не с парнем», — проползал под гулом столовой вопрос её подружки с факультета фи-пси. (Предусмотрительный папа по своему разумению определил Нинель на юридический, который она посещала старательно и безразлично).

— У тебя глаза такие… Бабские… Как будто просят молока. Или как будто ты постоянно хочешь на ручки, — язвила Ирина, занимавшаяся философией Жоржа Батая. В отличие от Нинель у неё не было таких глаз. И таких бледных, чуть полноватых губ, гипсово задиравших ложбинку под носом. И наивного овала лица рафаэлевских мадонн. Это была не красота. Но зовущее, выманивающее откуда-то тающее любопытство…

— Давай я тебе устрою рандеву. В среду у нас лекция по конкурентному гипнозу от новенького преподавателя. А вечером в общежитии факультатив по теме. Загипнотизируешь какого-нибудь мальчика.

— О чём это ваше конкурентное?

— Нелечка… Тебе не всё ли равно?

— Не знаю…

— Не будь дурочкой. Придёшь и узнаешь.

— Да? — Нелечка опускала притворно-стыдливый взгляд, ковыряла в салатике, снова поднимала на Ирину то ли бессонные, то ли бесстыжие глаза.

— Да!

— Ну, я не знаю, — и обе прыскали со смеху.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На лекцию Нинель не пришла. Только через неделю заглянула в общежитие, где, словно адепты новой секты, вокруг лектора сбились небольшой стайкой студенты-старшекурсники. Ирины не было. Из-за этого чувствовалось спокойнее, раскованнее, и Неля присела за самой последней спиной. «Спиритический сеанс», проходивший при камерно и пещерно подрагивающих свечах, оказался весьма развлекательным действом. Платочки огоньков то и дело встряхивались от колебавших воздух смешков. «Магистр» худощаво, по-циркульному расставившись в центре, носил причёску, как у Леонардова музыканта. Улыбка обнажала кончики зубов. Голос был гулким, заставлявшим прислушиваться, снотворным. Звали его Роман Барт.