Redrum 2017

— Это такая болезнь… — всё вокруг было как во сне. Как чёрно-белое кино, необычайно унылое на фоне той зелёной травы.

— Покачать тебя?

Она закивала, и я поднялся со скамьи. Взялся за холодное сидение. Качели жалобно заскрипели.

— Почему тебя мама отпускает, раз эпидемия?

Я смотрел на её затылок в красной шапочке с мордочкой зелёного дино-заврика. Яркое детство на фоне серого забора. Мои ноги пропитались чужой мочой, в ноздрях застрял смрад будки, таящейся по ту сторону, и я все ещё чувствовал живой интерес травы к себе.

— Я не знаю. Мама сказала, что я уже взрослая и могу гулять одна. А других мне слушать не надо. Что так я буду самодостаточной! Что за мною присмотрят. Дворник присмотрит.

Она второй раз сказала о нем. Второй раз!

— По-моему, это больше не моя мама, — тише сказала девочка. Качели скрипели, каркала одинокая ворона, а с проспекта по ту сторону моего дома пролетали автомобили.

— Почему?

— Она не улыбается. Они все не улыбаются. И все смотрят туда.

Не нужно было указывать направление. Я понял, о чём она.

— Как и вы, — добавила она. — Но вы другой, у вас смешные тапочки.

Я хмыкнул.

— И вы улыбаетесь.

Девочка повернулась, вцепилась тоненькими пальчиками в качели.

— Вы слышите дерево?

— Кого?

— Дерево. Оно там, — в этот раз девочка ткнула рукой в сторону забора. — Мама говорит с ним во сне, но потом говорит, что я всё придумываю. Что я должна молчать, иначе оно разозлится.

— Почему ты думаешь, что она говорит с ним?

— Я его видела. Оно растет в ящике, пушистое-пушистое, и на нем игрушки. Тоже пушистые. Оно меня зовёт, но я притворяюсь, что не слышу.

— Ты была… Там? — я имел в виду будку.

— Во сне! А вы его разве не слышали? Если не спать ночью, то его все слышат. Но не признаются! Им нравится.

— Полина! Немедленно домой! — прервал нас недовольный окрик из окна.

— Мама зовёт, — девочка спрыгнула с качелей и побежала к парадной. Потом вдруг обернулась и звонко крикнула:

— До свидания.

Я стоял, ошеломлённый странным разговором, и смотрел на забор. Внутри меня останки смелого юноши, которым я был когда-то, требовали пойти немедленно к той будке и вскрыть её. Перебороть отвращение перед запахом и увидеть правду. Убедиться, что нет ничего инфернального, и мне просто выпала судьба поговорить с больным ребёнком. Больной мужчина нашёл больную девочку. Так бывает.

Потому что нет никого, зовущего по ночам. Нет голоса, не было тех криков в парадной, и все мои заморочки — это всего лишь результат стресса.

Однако бунтарь внутри притих, и я отправился домой, где под работающий телевизор сидел на кухне за кружкой остывшего чая и пытался понять, что же происходит. Пытался разобраться в себе и отыскать хоть капельку отваги, способной выдернуть из сомнений. Сделать шаг.

«Ты болен», — говорил внутренний голос.

«Нет, что-то определенно происходит. Ты видишь это?»

«Это болезнь! Борись с ней. Осознав её — ты уже на пути к выздоровлению. Тебе надо обратиться к специалисту. Таблетки не панацея».

«Но дворник, девочка…»

«Мнительность. Ты в синяке на ноге теперь увидишь проявление рака!»

Подобные безмолвные монологи преследовали меня и до этого, утихая только после таблеток. Но на этот раз я понял, что говорю вслух. И замолк в испуге. С трудом дождался десяти часов вечера, проглотил лекарство и запил его стаканом воды.

Мне приснилась Полина с качелей, и её красная шапочка с зелёным дино-завриком. Девочка шла по ночной улице, взявшись за руку дворника, и оборачивалась на стоящую под фонарём маму.

Которая уже не была её мамой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Наутро я, прихватив с собой ледоруб (остался ещё со студенческих туристических времен) отправился к будке. На лице моем играла улыбка, потому что когда перестаешь думать и начинаешь действовать — всегда становится легче. Просто надо найти опору для первого шага.

Пусть даже это будет сон.

Я быстро миновал спящий двор, свернул за синий гараж, проскользнул по натоптанной тропке за школьный хозблок и встретил дворника. Он стоял на коленях перед распахнутой дверью будки. Жалкий, перепуганный и благоговеющий. Я крадучись подходил к нему, и чем ближе становился, тем отчетливее слышал запах гниения. Азиат же в священном восхищении беспрестанно лопотал что-то на своем языке и не замечал моего приближения.

Вонь стала нестерпима. От неё крутило наизнанку, и я терялся в догадках, что же могло вызывать столь ужасный запах. Трупы? Боже, тот крик ночью!

Мне вдруг вспомнился ночной сон, и образ убитых детей ясно возник перед глазами. Я живо представил себе разлагающиеся тела подростков в ящике дворника. Несмотря на утреннюю июньскую прохладу — рубаха моментально вымокла от пота. Рукоять ледоруба скользила в ладони. Ритмичные причитания безумца в тишине родного двора погружали в потустороннее состояние, когда балансируешь на грани и не понимаешь где сон, а где явь. Плюс ещё этот чертов шум в ушах от таблеток.

Я заглянул в будку, поверх головы дворника.