Рассмотрим другой вариант. Скрыть связь особнячка с основным бизнесом и шефами в Москве можно, представив нынешнюю заваруху в городе ординарной разборкой мафиозных местных группировок. Единственно, о чем нужно позаботиться, — это чтобы любой человек, сумевший эту связь обнаружить, был устранен.
Это теплее. Под газетный шум о разгулявшейся и наглеющей преступности, под требования разного ранга нар-депов немедля наказать и искоренить можно провести широкую операцию со стрельбой и дымом, в ходе которой и похоронить возможные концы к боссам.
Ну что ж, пока игра идет по этому плану.
Как там Кузьмич сформулировал по рации с большевистской прямотой:
«Профессионалы начали разборку на нашей территории». Хотя до убийства мэра в пользу профессионализма исполнителей говорил только выстрел в затылок тому амбалу, оставленному мною на пляже. Тогда же Кузьмич отдал приказ «открывать огонь на поражение». И говорил все это по ординарной рации с прямодушной присказкой: «Мне скрывать нечего».
Итак, что мы имеем?
Некто, назовем его Левак, открыл близ Приморска «параллельный» бизнес. Кто он? Кузьмич? Почему нет? Мужик с головой, со связями, с хваткой. Ларсен? Скорее всего, нет, — авторитет. Бест — очень даже да: шустр, честолюбив, умен. Кто остается? Назовем его Некто. Я мог его видеть, но не заметить. Или — не обратить внимания. На кого я внимания не обратил? Старичок — божий одуванчик?.. Денис?..
Ладно, оставим пока, пусть будет Некто. Левак.
Но есть еще одна персона — представитель Службы. Основной. Организатор.
Контролер. Самое смешное, что имена можно назвать те же. Правда, если разыграется воображение, можно прибавить к названным майора-безо-пасника, грузина — торговца спиртным и шахтера Степана Тимофеевича. Ну а по законам приключенческо-шпион-ского жанра (уж нам, сенегальско-сомалийским шпионам, это известно как никому) главным подозреваемым должен стать кобель Джабдет, специально обученный и проинструктированный в чуждой нам спецслужбе!
Эх!.. Курить хочется — зверски, водички похлебать…, И спать. А потом можно и заново в вечный бой, ибо покой, как сказал поэт… И тот достоин, который в бой… Каждый Божий день… Смело, товарищи, в ногу…
Одно из двух: или принять лошадиную дозу бодрящих, или спать. Боюсь, бодрящие в таком количестве повернут путь моих мыслительных изысков в такую мерцающую сторону, что Кашпировский с Фрейдом разрыдались бы, получив для проверки теорий столь сугубого пациента. Но где гарантия, что я не начну потом мочиться в супружескую постель? Ах да, я же не женат. А вот это как раз не важно, — пусть это будет чужая постель, лишь бы достаточно супружеская!
К тому же покойный Фрейд мне не помощник.
«Товагищ! Вы ели что-нибудь сегодня?» — «Нет, Владимир Ильич». — «Тогда — спать! Это — агаиважно!»
Ну, раз сам вождь пролетариата…
Я ложусь на спину и закрываю глаза.
Итак, похоже на то, что все я просчитал правильно. Огорчает одно: если в деле замешаны такие деньги… Хуже денег — только политика. Надо же, какая глупость лезет в голову. Почему глупость? Деньги никому не нужны, но все, что можно за них купить, — просто необходимо. Это и есть свобода. Когда при деньгах.
«Свобода — это осознанная необходимость». Маркс сказал. Поздненько я начинаю классика ценить. Осознанная необходимость жить вечно. Осознанная необходимость быть. В гармонии с самим собою, с миром и с вечностью. С Богом.
После девяноста пяти непременно стану проповедником.
«И истинною любовью возвращайте все в Того, Который есть глава Христос».
Спать. Спать. Спать.
Что же я все-таки упустил?..
Потом. Спать…
Я бегу по пустыне. Но под ногами не песок, а камни — красные, раскаленные от жары. Если наклониться, камни отливают золотом. Пытаюсь дотронуться и отдергиваю руку: горячо, боль пронзает до самого плеча. Хочется пить. Я выпрямляюсь и оглядываюсь, — солнце не правдоподобно быстро поднимается в зенит, и я вижу, что все пространство вокруг сияет червонным золотом. Это же Золотая долина! Эльдорадо! Загадочная земля, которую столетия безуспешно искали поколения конкистадоров — солдат удачи.
И вот я здесь. Один. Я — владелец несметных сокровищ… Горло сушит, раздирает от жажды, жара становится нестерпимой… Солнце достигает зенита, и весь его жар, отраженный от блестящей поверхности, концентрируется на единственной чужеродной здесь темной точке… На мне.
Мир становится нестерпимо белым, я падаю, раскаленная масса летит мне навстречу, и я успеваю понять, что едва коснусь ее, как мгновенно обращусь в пар, в пустоту, в ничто…
— Два… Три…
Как жарко, безумно жарко… Я чувствую, как пот струйками стекает по спине, по лбу, по щекам…
…Четыре… Пять…
Открываю глаза. Пространство вокруг залито ослепительно белым светом. Я ощущаю собственное тело, неподвижно распростертое на прохладном шершавом брезенте… Ьрезент упруго ласкает щеку… Мне хорошо…
…Шесть… Семь…
Голос становится визгливым и торжествующим. А я чувствую затаенное напряжение зала, тысяч людей, ожидающих слова «аут», чтобы взорваться воплем восторга, празднуя мое поражение…