Редкая отвага

Утром я проснулся оттого, что меня тряс А-Ки. Я видел горькие сны: удары лопаты, запах рыхлой земли, папины тихие слёзы, когда он обнимал меня за плечи… Я не сразу сообразил, что передо мной А-Ки, а не папа, но обрадовался, что утренний мороз развеял грустное облако сна.

А-Ки то шептал, то кричал, но голос у него был скорее не испуганный, а восторженный. Я проморгался и огляделся вокруг. Что его так взбудоражило?

Снег. Он покрывал всё вокруг: камни, деревья, кусты. Не то чтобы толстым слоем, но ясно было, что это не просто изморозь. Даже наши плечи и колени слегка припорошило. Я смахнул снег и невольно улыбнулся. Меня трясло от холода, но снег я всегда любил. Он всё ещё падал, совсем слабенько. Редкие снежинки танцевали в воздухе, медленно опускаясь на землю.

– Перья ангелов, – прошептал я, любуясь снегопадом. А-Ки взглянул на меня. – Так моя сестра называла снег. Кэти. – От звука её имени, которое я целую вечность не произносил вслух, хотелось одновременно плакать и улыбаться. Я снова ощутил себя одиноким, но как-то по-новому. – Когда он шёл вот так же, по утрам, я говорил, что снег похож на сахарную пудру и за ночь весь мир покрывается глазурью. А она меня заверяла, что это перья с крыльев ангелов, которые приглядывают за нами по ночам.

А-Ки сидел рядом и внимательно меня слушал. Я выдохнул облачко пара.

– Давай разведём костёр, перекусим и пойдём дальше.

Спускаться, конечно, оказалось гораздо легче, чем подниматься. Мы быстро шли и за утро всего раз сделали привал, когда солнце палило прямо у нас над головами, а в животе урчало от голода. Запасы у нас кончились, а значит, тем более надо было спешить в Элленсберг.

Когда мы проходили через густую чащу, там, где поворачивала тропа, чуть в стороне из зарослей донёсся странный шум. Я резко застыл и выставил руку перед А-Ки, чтобы он тоже остановился. Не хотелось бы встретить очередного гризли, который ищет, чего бы поесть перед зимней спячкой. Но, по крайней мере, в этот раз штаны были на мне и ремень застёгнут.

Теперь мы с А-Ки оба услышали странный звук и повернулись в его сторону. Деревья стояли плотными рядами, и через их густые кроны ничего было не разглядеть.

Тут я понял, что футах в пятидесяти от нас, в зарослях кустов, раздаётся чей-то голос. А через пару секунд стало ясно, что говорит мальчишка, и явно чем-то встревоженный. Причём говорит не по-английски, но и не по-китайски.

Я осторожно продвигался вперёд, прислушиваясь к каждому шороху и ступая тихо. А-Ки шёл за мной.

Ветер немного улёгся, и листва слабо шелестела, так что до меня донеслось целое предложение, чёткое, хоть и непонятное. Голос точно был мальчишеский и пропитанный болью. Я замешкался. Глупо было бы подвергать себя и А-Ки опасности, тем более сейчас, когда я спешил к Саре. Но папа и мама на моём месте не прошли бы мимо.

А потом раздался другой голос. Похоже, говорила девочка, маленькая и напуганная. Я не стал ждать и помчался прямо на голоса.

Я продирался через кусты и нырял под ветками, пока не выбежал на небольшую поляну. Голоса тут же стихли.

Я резко затормозил, и А-Ки врезался в меня.

Перед нами были индейцы.

Двое. Мальчишка, старше и выше меня, с мускулистыми руками. И девчонка лет пяти-шести. Она держалась за него и испуганно на нас глядела.

Мальчишка сощурил глаза и оскалил зубы, как волчонок. Он низко прорычал что-то явно грубое на своём родном языке. Солнечный свет, пробивающийся через кроны деревьев, играл на длинном лезвии его ножа. Он пригнулся, готовый броситься на меня.

Глава 7

Я отпрыгнул назад и врезался прямо в А-Ки. Мы оба рухнули на землю. Я стал отползать спиной вперёд, А-Ки – за мной. Под ногами хрустели сосновые иголки. Вдруг я больно ударился о ствол дерева.

Я потянулся за револьвером, но тут заметил, что индеец не сдвинулся с места. Он полулежал на земле ровно там, где я его увидел. Девочка стояла рядом и испуганно на нас таращилась.

Я перевёл дыхание и медленно, осторожно поднялся. А-Ки встал подле меня. Индеец держал свою ногу обеими руками и морщился.

– Тебе больно? – спросил я и шагнул к нему. Он что-то прошипел, приподнялся на одно колено и полоснул ножом воздух. Я увидел, как его глаза горят злобой, и застыл на месте, но потом мальчишка побледнел, снова схватился за ногу и чуть не упал. Ему явно было жуть как больно.

– Не бойся, – сказал я тихим, спокойным голосом. – Мы тебе ничего плохого не сделаем.

Я снял сумку с плеча, осторожно положил на землю и снова шагнул к индейцу, подняв руки ладонями вверх, показывая ему, что я безоружен.

Он весь напрягся, но больше не ругался и не угрожал мне ножом.

– Что у тебя с ногой? – спросил я, сделал ещё два шага вперёд и ахнул. – Ничего ж себе! Да ты сломал лодыжку!

Это даже за несколько футов было видно. Она вся раздулась, как арбуз, и на коже темнели фиолетовые синяки. Ступня вывернулась под неестественным углом. Страшно подумать, как ему было больно!

Индеец всё ещё смотрел на меня, но уже не с такой яростью. Я выдержал его взгляд и кивнул, а потом показал на сломанную лодыжку.

– Это плохо. Очень плохо.

Он моргнул, но ничего не сказал.