Редьярд Киплинг. Лучшие сказки

Как только «Димбула» покинула порт, во всех ее углах сразу же начались разговоры. Когда в следующий раз будете плыть на пароходе, приложите ухо к стенке каюты, и вы услышите со всех сторон сотни различных голосов. Они дрожат и дребезжат, звенят и нашептывают, всхлипывают, булькают и хрипят, точь-в-точь, как телефонная трубка во время грозы. Деревянные суда скрипят, ворчат и потрескивают, железные вздрагивают и вибрируют сотнями шпангоутов и тысячами заклепок. В «Димбулу» было вложено очень много труда. Каждая деталь была пронумерована и снабжена иногда не только цифрой, но и литерой, чтобы ее легче было найти; и каждый кусок металла много месяцев, провел в грохоте верфи, пока его ковали, тянули, штамповали, волочили или прокатывали. Неудивительно поэтому, что все они говорили по-своему, в точном соответствии с количеством затраченных на них усилий. Например, чугун молчалив, зато листы ковкой стали, шпангоуты, балки — литые, гнутые, клепаные — звучат беспрерывно. Их разговоры, конечно, не столь содержательны, как наши, поскольку они, сами о том не подозревая, посажены вплотную друг к другу в кромешной тьме и не умеют понять, что происходит.

Едва судно прошло мимо побережья Ирландии, угрюмая седая волна лениво влезла на его прямой нос и села сверху на шпиль — паровую лебедку для вытягивания якоря. И шпиль, и его движок были недавно выкрашены в зеленый и красный цвета. Да и вообще, кому придется по нраву, когда тебя окатывают холодной водой!

— Кончай эти штучки, — прошипел шпиль сквозь зубцы лебедки, — слышишь? Эй, эй, куда ты?

Волна неуклюже перевалилась через борт и со смешком ушла в море.

— Нас много еще впереди, — сообщила новая волна и перекатилась через шпиль, наглухо привинченный к железной плите, покоящейся на поперечных стальных балках — бимсах.

— Нельзя ли наверху поспокойнее, — скрипнули бимсы. — Что происходит? То ни с того ни с сего твой вес удваивается, то вдруг приходит в норму.

— Я не виноват, — отвечал шпиль. — Раз за разом какая-то зеленая туша приползает и наваливается на меня брюхом.

— Обратись к плотникам. Ты уже не первый месяц сидишь на, месте, и ничего подобного раньше не было. Нам и без тебя нагрузки хватает.

— Что касается нагрузки, — проскрежетал неприятный грубый голос, — вы, бимсы, хоть знаете, что ваши уродливые кницы приклепаны к нам и создают массу неудобств?

— Кто это говорит? — поинтересовались бимсы.

— Мы все говорим, — был ответ, — стрингеры обоих бортов, и если вы не перестанете колебаться вверх-вниз, мы с сожалением будем вынуждены принять ответные меры.

Стрингеры — это длинные стальные брусы, бегущие вдоль всего корпуса от кормы к носу. Они фиксируют положение стальных рам, по традиции со времен деревянных судов называемых шпангоутами, а те, в свою очередь, держат концы бимсов, идущих поперек палубы от борта к борту.

— Вы примете меры, вы?! — раздался долгий вибрирующий гул шпангоутов, многие десятки которых на расстоянии восемнадцать дюймов один от другого приклепаны к стрингерам, каждый в четырех точках. — Мы сомневаемся, что вам удастся что-нибудь предпринять, — и тысячи заклепок, которые соединяют корабль в одно целое, зашептали:

— Нельзя ничего предпринимать, нельзя, мы не пустим! Не надо дрожать, не надо трястись. Держитесь, друзья, держитесь! Что это?

Зубов у заклепок нет, стало быть, им нечем стучать от страха. Они намертво вцепились в свои места, когда по кораблю от кормы до носа прокатилась волна вибрации, и он задергался, как крыса в зубах терьера.

Море свирепело. Сильная килевая качка вынесла вращающийся винт к самой поверхности, и он крутился с бешеной скоростью и взбивал пену, потому что был погружен только наполовину и не встречал должного сопротивления. Когда он ушел на глубину, судовой двигатель, стоявший тремя цилиндрами в ряд, фыркнул поршнями:

— Ты, там, снаружи! Пошутить решил? Неостроумно! Как мне работать, если ты будешь то и дело слетать и проскальзывать?

— Я не проскальзываю, — натужно вращаясь на валу, отозвался винт. — Если бы я слетел, ты был бы уже грудой лома. Просто из-под меня ушло море и я работал вхолостую, вот и все.

— И все? — возмутился главный упорный подшипник, который принимает напор винта. Ведь если бы винт ничем не сдерживался, он вполз бы прямо в машинное отделение; отдача от сдерживаемого напора винта движет корабль вперед. — Я работаю глубоко внизу, мой труд никому не заметен, но я требую справедливости, да-да, справедливости. Твое дело тянуть ровно и непрерывно вращаться, а не просвистывать, как детский волчок. У меня гребни перегреваются.

Главный упорный подшипник держит вал шестью упорными гребнями, они обиты медью и, разумеется, ему делается худо при перегреве. Следом за ним зашептали опоры, несущие пятидесятифутовый вал:

— Справедливость, нам тоже нужна справедливость.

— Я не могу дать больше того, что у меня есть, — ответил винт. — Держись! Вот опять!

«Димбула» снова зарылась носом в волну, винт вынырнул и двигатели яростно застучали вхолостую.