Red Notice (Russian Edition).

В его беспокойстве был резон. В январе 1998 года фонд потерял двадцать пять процентов своей стоимости, но к апрелю нам удалось отыграть около половины потерянного, и я был убежден, что дела идут на поправку.

— Рынок сейчас опять подскочил. Когда все утрясется, мы вернем и остальное.

— Скажи мне, что дает тебе такую уверенность? — спросил он. По голосу было понятно, что мои слова его не убедили.

— Опасения, что Россия находится на грани кризиса, не основаны на базовых показателях, это только кажется так.

— Ты о чем?

— Ну, во-первых, у России с Азией торговый оборот небольшой. Во-вторых, Россия с ней не конкурирует. И в-третьих, бизнес из Азии не инвестирует в Россию. Не представляю, как азиатские проблемы могут перенестись сюда.

Помедлив несколько секунд, Эдмонд произнес:

— Очень хочу надеяться, что ты прав, Билл.

Я тоже на это надеялся. Увы, я сильно ошибался.

Я полностью упустил из виду то, что мир превратился в единый «океан ликвидности»: если где-то возникает цунами, оно затронет всех. Понеся потери в Азии, крупные инвесторы тут же принялись избавляться от рискованных активов, независимо от их географии. Россия шла одной из первых.

Паника среди инвесторов создала катастрофическую ситуацию для российского правительства. Огромный дефицит бюджета в прошлые несколько лет вынудил государство занять на покрытие социальных нужд сорок миллиардов долларов под трехмесячные рублевые облигации, так называемые ГКО — государственные краткосрочные облигации. То есть только чтобы удержаться на плаву, российское правительство должно было каждые три месяца выпускать новые облигации в счет погашения старых на сумму в сорок миллиардов долларов. Кроме того, чтобы привлечь инвесторов, приходилось выплачивать по облигациям доход свыше тридцати процентов годовых. Поэтому долг рос как снежный ком.

Даже в лучшие времена эту стратегию не назовешь расчетливой, а во время кризиса она стала гибельной.

Страну мог спасти только МВФ — Международный валютный фонд. Весной 1998 года все московские брокеры и инвесторы только и говорили, что о вмешательстве МВФ.

Интересно, что российское правительство не разделяло наших эйфорических упований на помощь МВФ. Не знаю, чем это объяснялось — высокомерием или глупостью, но Кремль занял жесткую позицию, в то время как фонд следовало умолять на коленях.

В середине мая в Россию прибыл Ларри Саммерс, в то время заместитель министра финансов США. Он должен был решить, что Соединенным Штатам делать в связи с надвигающимся финансовым кризисом. Поскольку США были самым крупным участником МВФ, точка зрения Саммерса могла повлиять на дальнейшие шаги этой организации. Все западные политики понимали, что Саммерс один из самых могущественных людей в мире финансов. Однако, узнав, что должность Саммерса называется всего лишь «заместитель министра финансов», тогдашний премьер-министр Российской Федерации Сергей Кириенко оскорбился и отказался с ним встречаться. Несколько дней спустя, двадцать третьего мая 1998 года, в Россию на переговоры о двадцатимиллиардном кредите приехала делегация МВФ. Столкнувшись с таким же неразумием, она была вынуждена прекратить дальнейшие обсуждения. В обоих случаях и Саммерс, и делегация МВФ покинули страну, так и не достигнув договоренности.

В отсутствие финансовой помощи со стороны МВФ российскому правительству для поддержания рынка облигаций и привлечения покупателей пришлось увеличить ставку доходности с тридцати процентов до сорока четырех. Но эффект оказался прямо противоположным. Вместо того чтобы воспользоваться столь щедрым предложением и накупить российских облигаций, инвесторы с Уолл-стрит почуяли подвох. Они рассуждали так: вряд ли от хорошей жизни Россия поднимает и так огромные ставки с 30 до 44 %, поэтому лучше держаться от этого подальше.

Отсутствие доверия привело к обвалу российского фондового рынка. В мае наш фонд упал на тридцать три процента, а с начала года — на пятьдесят.

Эдмонд был прав.

Фонд стоял перед выбором: продавать акции, которыми он владеет, сейчас, когда потери уже составили пятьдесят процентов, или не поддаваться панике и ждать, пока рынок восстановится. Мысль навсегда зафиксировать пятидесятипроцентный убыток была мучительной. Я считал, что рынок уже достиг дна, и предложил не продавать имевшиеся у фонда акции в ожидании помощи МВФ.

В начале июня пошли слухи, что переговоры с МВФ возобновились. Рынки оживились, и доходность фонда всего за неделю выросла на девять процентов. Однако на следующей неделе слухи не подтвердились, и фонд упал на восемь.