Рэд

Роман не рычит постоянно, и нежность в его глазах, когда он думает, что никто не видит, как он смотрит на Луну, каждый раз поражает меня до глубины души. Паркер, кажется, стал выше ростом, если это вообще возможно, от него исходит новый уровень уверенности. Кай теперь открыто тяготеет к Луне больше, чем когда-либо, желая показать ей свои эмоции и прикасаться к ней при любой возможности, что резко контрастирует с тихим и изолированным парнем, которым он был раньше. Оскар уже не так часто молотит языком, как раньше. Он выглядит так, как будто становится более наблюдательным, как будто она его королева, и он готов защищать ее на краю света.

Я хочу этого. Черт возьми, я хочу этого.

— Этим утром ты поедешь со мной, Джессикинс, — говорит Оскар, обнимая меня за плечи, и мне приходится заставить себя улыбнуться Луне, когда она оглядывается, но я знаю, что она видит меня насквозь, когда закатывает глаза.

— Как скажешь, Оззи, — бормочу я, когда двери лифта открываются, и мы все выходим. Как бы сильно этот молокосос меня ни раздражал, в глубине души я ценю то, что он тоже хочет меня защитить. Ему просто приходится, как всегда, доводить дело до крайности.

Дождь барабанит по стеклу и отскакивает от пола, так что мои ноги в этой униформе в конечном итоге промокнут, но я ценю Томаса за то, что он стоит у двери с зонтиком наготове. Пробормотав мою благодарность, Оскар берет зонтик и держит его над нами, обнимая меня одной рукой, стараясь сохранить нас как можно более сухими. Я иду так быстро, как только могу на этих каблуках, к "Rolls — Royce" и быстро забираюсь внутрь раньше Оскара, а водитель закрывает за нами дверь.

На подлокотнике лежит маленькое серое полотенце, и я никогда еще не была так благодарна водителям за внимание к деталям в этих "Rolls". Используя его, чтобы попытаться высушить ноги, я испытываю трудности с чулками, которые на мне надеты, поскольку водяные капли выглядят более заметными, но нет смысла переживать из-за этого.

— Итак, каково это — быть женатым мужчиной, Оскар? — Спрашиваю я, надеясь избежать его раздражающих манер более глубоким разговором. Я не могу смириться с тем, что он до чертиков раздражает меня этим утром.

— Джесс, я чувствую себя новым гребаным мужчиной, — бормочет он с широчайшей улыбкой на лице. — Хочешь увидеть мою новую татуировку с родословной? — С энтузиазмом спрашивает он, но когда я качаю головой, он надувает губы.

— Оскар, ты показывал мне это по меньшей мере шесть раз за два дня. Мне не нужно смотреть это снова. — Я улыбаюсь ему, не желая спорить. Даже мило, что он так привязан к татуировке. — Хотя мне нравится, насколько вы все счастливы. Именно поэтому мне нужно, чтобы вы обеспечивали безопасность нашей девочки в Играх, хорошо? — бормочу я, позволяя своему страху на мгновение взять верх, когда его лицо превращается в смертоносного Туза, которого я давно не видела.

— Никто ее не тронет, Джесс. Я, блядь, выпотрошу их всех, оторву им члены и сожгу этих ублюдков заживо, если понадобится. — Я киваю в ответ на ярость его слов, которые, на удивление, приносят мне утешение.

— Спасибо, Оскар, — честно отвечаю я, желая услышать, на какие глубины он готов пойти, чтобы защитить Луну от пыток, придуманных самим Физерстоуном. Убей или будешь убит; вот почему я хочу быть никем в этом мире. По крайней мере, так я могу сохранить чистую совесть. Не поймите меня неправильно, я хочу наброситься на мать Луны, Веронику, за то дерьмо, которое она натворила, но я знаю, что не была создана такой.

— Однажды ты почувствуешь то же самое, Джессикинс, и ты сделаешь себе какую-нибудь татуировку, и я даже не буду жаловаться на это. — Улыбка возвращается на его лицо, когда он смотрит на меня. — Когда я позволю, конечно.

Что за… этот гребаный парень. — Оскар Стил-О'Шей, ты вызываешь у меня желание выбить твои зубы, пока они еще прикреплены к челюсти, — рычу я, взбешенная его дерзостью. — Когда ты позволишь это? Отвали, придурок. — Я вылетаю из машины, когда она останавливается у академических корпусов. Слишком злясь на него, чтобы оставаться рядом, я выбежала из машины без зонтика, когда замечаю огромную белую беседку между двумя зданиями.

Я замечаю Луну на краю площадки, разглядывающую окружающую ее сцену, и спешу присоединиться к ней, беря ее под руку, когда прокрадываюсь под ее зонтик. Должно быть, это декорации для анонса Игр, о которых Луна упоминала сегодня утром. По краям беседки расставлены столы, заваленные сувенирами и брошюрами Академии Физерстоун. На противоположном конце находится небольшая трибуна, где стоит Барбетт Дитрихсон, готовая обратиться ко всем нам. Однако ее глаза прикованы к Луне, заставляя других студентов перешептываться и сплетничать, наблюдая за ее откровенным взглядом.