Речной бог

Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать:

– Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. – Потом глаза закрылись.

Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня.

В тот же самый момент послышался властный стук в дверь. Я услышал голос Атона, царского постельничего, который просил впустить его. Он тоже был евнухом и принадлежал к особому братству – я мог считать его своим другом. Я поспешил ему навстречу.

– Я пришел, чтобы доставить твою госпожу на радость царю, Таита. – Высокий девичий голос казался совершенно неуместным в таком мощном теле. Его кастрировали еще в ранней юности. – Она готова?

– Случилось маленькое несчастье, – пояснил я и провел его в комнату Лостры, чтобы он сам посмотрел на нее.

Атон испуганно надул свои нарумяненные щеки, когда увидел, в каком она состоянии.

– Как я скажу фараону? Он прикажет меня побить. Я не могу сделать этого. Ты отвечаешь за эту женщину. Ты должен сам обо всем рассказать царю, и пусть его гнев обратится на тебя.

Обязанность эта меня не очень обрадовала, но Атон был искренне расстроен, а положение врача давало мне какую-то защиту от гнева фараона, который не получит невесту в первую ночь. Я неохотно согласился пойти с ним в царскую спальню. Однако до ухода позаботился о том, чтобы одна из рабынь, понадежнее и постарше, осталась в передней у двери моей госпожи.

Фараон снял корону и парик. Его бритая голова была гладкой и белой, как страусовое яйцо. Вид ее поразил даже меня, и я подумал: а как бы госпожа моя восприняла такое зрелище? Я сомневаюсь, что это прибавило бы любовного жара или улучшило ее мнение о царе. Царь был поражен моим приходом не меньше, чем я его видом. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом я упал на колени и приветствовал его.

– В чем дело, раб Таита? Я посылал не за тобой.

– Милостивый фараон! От имени госпожи своей Лостры пришел молить тебя о понимании и снисхождении. – Я начал ужасающее описание здоровья моей госпожи Лостры, украсив его темными медицинскими терминами и объяснениями, которые должны были ослабить царский аппетит. Атон стоял рядом со мной и горячо кивал, подтверждая все, что я говорил.

Я уверен, будь жених помоложе и поретивее, ему не терпелось бы заняться делом, ради которого он женился, и мои слова не подействовали бы. Но Мамос был старым быком. Трудно даже сосчитать всех красивых женщин, которые за последние тридцать лет пользовались его услугами. Если поставить их в один ряд, они бы, наверное, окружили стовратные Фивы, и не один раз.

– Ваше величество, – Атон наконец прервал мои объяснения, – с вашего позволения я приведу другую спутницу на ночь. Может быть, мне привести маленькую хурритку с ее необычайной властью над…

– Нет-нет, – остановил его царь. – У меня будет достаточно времени на эти радости, когда дитя оправится от своей болезни. Оставь нас, постельничий. Мне нужно обсудить кое-что с лекарем. Я хотел сказать, с этим рабом.

Как только мы остались наедине, царь поднял свою одежду и показал живот:

– Как ты думаешь, лекарь, чем это вызвано?

Я осмотрел сыпь, украсившую его объемистое брюхо, и обнаружил, что оно поражено обыкновенным стригущим лишаем. Некоторые из царских женщин мылись не так часто, как того требует наш жаркий климат. Я давно заметил, что грязь и заразная чесотка ходят рука об руку. Царь, скорее всего, подхватил заразу от какой-нибудь из своих жен.

– Это опасно? Ты можешь это вылечить? – Страх делает нас всех простыми людьми. Фараон уже относился ко мне так же почтительно, как и любой другой пациент.

С его позволения я отправился в свою комнату и принес врачебный сундучок. Вернувшись, приказал ему лечь на роскошную кровать, украшенную золотой инкрустацией и слоновой костью, и стал втирать мазь в воспаленные красные кружочки на коже. Мазь эту я составил сам и заверил, что она вылечит лишай за три дня.

– В значительной степени именно ты, лекарь, виноват в том, что я женился на этом ребенке, твоей новой госпоже, – сказал фараон, пока я втирал мазь. – Твоя мазь может излечить сыпь, но сможет ли другое твое лекарство дать мне сына? – спросил он. – Времена сейчас смутные, и мне нужен наследник не позже чем через год. Династия в опасности.

Мы, врачи, всегда неохотно даем гарантии своим пациентам, так же как адвокаты и астрологи. Я задержался с ответом, и он сам подсказал мне его: