Ребята из УГРО

Уцелевший из всей охраны хворый казак всю ночь, притаившись, просидел на вершине скалы и утром, убедившись, что поблизости никого нет, принялся, казалось бы, за непосильную работу. Раскопал бандитский тайник и стал таскать груз на вершину. Работал лихорадочно, видно, страх прогнал хворь. Сначала брал по одному вьюку, да и с тем припадал на каждом шагу, потом втянулся и стал носить по два. В переметных сумах отыскал сушеное мясо, несколько сухарей и, возвращаясь, жевал на ходу. В стороне от реки в глубокую расщелину опустил шестьдесят один вьюк, несколько берданок, патроны. Закрыл все сверху кошмой, а потом завалил камнями. Несмотря на страшную, нечеловеческую усталость, казак торопился убраться из пагубного места. Надел на себя заплечную сумку с пожитками и едой, связал широким кушаком два тюка и перекинул через плечо. Взял в руки берданку, зарядил и поплелся по тропе, шатаясь под грузом, в сторону, куда угнали лошадей. Когда поднялся на верх самой высокой скалы, остановился, снял груз, достал из мешка чистую холщовую рубаху, расстелил ее на ровном обломке гранита, вынул из патрона крупную свинцовую пулю и прямо в черный порох накапал несколько капель спирта из фляги. Подождал, пока порох растворится, и небольшой заструганной щепкой стал рисовать. Сначала на холсте появилась река, затем дальние хребты, потом прибрежные скалы. Выждав, когда солнце почти опустилось, сделал отметку. Несколькими линиями обозначил высоту, за которой в щели остался груз. Уже в сумерках казак внимательно осмотрел тюки. Они были маленькими, вершков десять длиной да пять в окружности, но каждый весил пуд. На одном он вспорол верхнюю упаковку из брезента, снял ее и наполовину подсунул под тот самый гранит, что служил ему столом, привалил еще камнями. Под брезентом оказалась мягкая оленья кожа. Ее постигла та же участь, только бросил ее казак в сторону от тропы и привалил так же камнями. Под кожей была парусина, ее безжалостно проткнул ножом, и из мешка потекла на тропу темно-желтая блестящая струйка.

Вторую ночь скоротал казак без огня в стороне от тропы. Утром на берегу рассыпал остатки золота из первого вьюка, засунул обрывки парусины между камнями, оставив часть на виду. Второй пуд золота уложил в заплечный мешок и тронулся в путь…

Севастьян Песков сбросил шинель, стянул гимнастерку, под ней оказалась грязная, заношенная стеганая жилетка-душегрейка, надетая прямо на нижнюю рубаху. Стащив душегрейку, положил ее перед Дороховым. Тот передал ему обломок безопасной бритвы… Вскоре на столе была разложена спинка старой рубахи с четко сохранившимися штрихами и линиями.

— Вот сдаю. Добровольно. Чистого золота-шлиха там шестьдесят один пуд. Казак, что перепрятал золото, был мой дед. Тогда, в тысяча девятьсот втором году, на железной дороге его схватила полиция. Один из охраны, что бросился в реку, спасся и показал, что это мой дед навел бандитов на караван. Половину шайки полицейские убили в перестрелке. Остальных после суда расстреляли. Деда отправили на каторгу, и домой его привезли уже после революции — без ног. Отморозил в тех краях, однако рубаху эту сберег. Отца моего убили в империалистическую. Мне, единственному в семье мужику, дед перед смертью открыл тайну золота, велел сыскать, да сразу-то мне не повезло. В драке зашиб одного старателя и попал в тюрьму, а потом в колонию. Там сдружился с одним нашим, зейским, Агеев его фамилия, зовут Николай, и рассказал ему про тайник. Стали готовить побег, Николай ушел, а мне не удалось. Из колонии нас взяли в воинскую часть, в солдаты. Вот со Слепневым сбежали из эшелона, уже у вас здесь на станции. Юшка Слепнев зазвал домой заглянуть. В гражданское, говорит, надо переодеться, а уже потом за золотом подаваться. Никола Агеев там на Зее меня ждет. Обещал в подмогу кое-кого подобрать и амуницию приготовить. Милицейского вашего я не убивал. Слепнев, чистый псих, вырвал у того из ножен тесак и два раза пырнул, а потом еще и из винтовки. И меня чуть не шлепнул за то, что не стал ему помогать. Вы проверьте, у вас там, наверное, известно. Золотишко-то так никто и не нашел. Лежит оно в той расщелине, а я решил открыть его государству.

ПО ПЛАНУ ДОРОХОВА

Поезд мчался на восток. Александр ехал третьи сутки и спал без просыпа половину пути. Даже проводница забеспокоилась. Подошла, разбудила:

— Товарищ командир! Вы не заболели? Может, чайку?

А теперь ему не спалось. Он лежал на жесткой полке, смотрел в потолок вагона, думал.