Ребенок и компьютер

Причем если взрослые принимают сегодняшнюю ситуацию как нарушение нормы, поскольку в их детстве и власть была несколько другой, и достижения гласности были не столь велики, то наши дети иного и не знают. Враждебная человеку власть для них импринтинг, первообраз, прочно впечатавшийся в память. В памяти этих детей уже нет картинок типа «воин с ребенком на руках», «главы государства на трибуне Мавзолея, обнимающие девочку с букетом», «дядя Степа — милиционер». Нет государства как института отцовства, нет Отечества.

А какие чувства порождает безотцовщина? Чувство отверженности, неполноценности, беззащитности. Отсюда множественные страхи и — как обратная сторона медали — агрессия. Недаром психологи и психиатры сейчас приходят в ужас от бурного роста детских фобий и подростковой агрессивности.

Крах государственного патернализма в любом случае создает избыточные психические нагрузки для отдельной личности. У нас же это особенно опасно. Не будем забывать о глубинной тяге русских к общинности, с одной стороны, и о глубинном анархизме, — с другой. Когда государство стабильно, общинность играет доминирующую роль, а анархизм существует в скрытом, подавленном виде. Как принято выражаться в генетике, это рецессивный ген. Общинность же — главенствующий, доминантный. Ну, а в периоды смуты анархизм, наоборот, может занять — и занимает! — основную позицию. Но самое опасное, когда «вольница» становится коллективной. То есть ослабленное нестабильностью общинное чувство заражается вирусом анархии. Вот она, гремучая смесь, приводящая одних в банды, а других на баррикады! Нынешние дети напитываются этой гремучей смесью с самого рождения.

А если учесть, что современная масс-культура несет в себе мощнейший заряд агрессии, то получается, что подпитка происходит и изнутри, и извне. Посмотрите мультфильмы, которые показывают сегодня малышам: и сюжет, и изобразительная манера, и интонации героев, и даже частота кадров — все провоцирует агрессию. Ее буквально закачивают в ребенка. К совершеннолетию современные дети успевают увидеть по телевизору десятки тысяч (!) убийств. Причем красочных, с выдумкой — на любой вкус.

А компьютерные игры? Цель в них — убийство, основное действие — убийство. Чего стоят одни только восклицания дошкольника, сидящего за пультом домашнего компьютера! У матерей, воспитывавшихся не на таких кровожадных забавах, стынет сердце, когда из соседней комнаты доносится тоненький голосок: «Меня убили! Я убит!»

Вообще компьютерные игры заслуживают и серьезного исследования, и серьезного разговора. Здесь мы скажем лишь о том, что они подспудно формируют у современных детей психологию сверхчеловека. А что еще может получиться из ребенка, который уничтожает отдельных людей или даже целые города и государства простым нажатием кнопок? Он сидит перед экраном, а там — много маленьких движущихся человечков, изображенных вполне реалистично. Этакие ожившие лилипуты, и ребенок-Гулливер ими владеет. Он может в любое мгновение эту жизнь остановить, прервать.

Нам возразят: дескать, раньше дети играли в войну, в солдатики. Разве там не убивали? Даже в шахматах и шашках, где «едят» фигуры противника, тоже совершается условное убийство.

Все это так, но в компьютерных играх граница условности недопустимо сдвинута в сторону реализма. И сдвигается все больше и больше. Недаром сейчас принято говорить о виртуальной реальности.

И вот какое мы сделали наблюдение: степень увлеченности компьютерными играми прямо пропорциональна психологическому дискомфорту. Иными словами, чем больше у ребенка — обычно у мальчика — психологических трудностей в жизненной реальности, тем глубже он погружается в виртуальную. Конечно, уход от реальности в мир фантазий, грез и игры всегда был присущ людям с тонкой, ранимой психикой. Но чтение книг и тем более творчество требуют немалых усилий. (Сверхчеловеком, творцом себя можно почувствовать только путем преодоления. А тут все по дешевке, почти задаром! Научился быстро нажимать на кнопки — и ты король.

Когда вы слышите, что ребенок ничем, кроме компьютерных игр, не интересуется, не обманывайтесь словом «интерес». Не может у интеллектуально полноценного ребенка вызывать устойчивый интерес то, что так однообразно и легко достижимо. Интерес в другом. Он лежит за пределами игры и называется жаждой власти.

Но это не власть какого-то сверхразума, сверхволи — в общем, всего того, чем бредили в конце XIX — начале XX века поклонники Ницше. Сегодня сверхчеловек — это герой криминальной субкультуры. Если можно так выразиться, субчеловек, сниженный, примитивный и, что самое существенное, агрессивно насаждающий эту примитивность как наивысшее жизненное благо. Этакая суперрептилия, которая желает, чтобы все покорно ползали под ее толстым брюхом.