Реальность мифов

Зрачком кровавым грош запламенел в грязи.
Истошно девушка кричит: «Господь, спаси!»
Оцепенела, руки заломив, она.
В колодец ухнуло ведро. Лишь звон до дна.

Кто спал и кто не спал, всех алым залило.
Волнами женских кос колодец заплело.
Ресницы сожжены, губ обгорелых бред…
«Отец», — взывает сын. «Мой первенец», — в ответ.

Кружит меня, отец, кружит, но нет, не в танце.
Иссох я, как песок. Дай мне к тебе прижаться
В час бедствия, отец. Хоть обними в ночи,
Хоть каплею воды мне губы омочи.

Сынок, здесь только кровь, все кровь, а не вода,
Затем, что прежде кровь лилась здесь, как вода.
В колодце тьма стоит, красны глаза у стад,
Ведь кровь когда лилась, не содрогался град.

Я жаждой истомлен, отец, а кровь не пьют…
Над городом горит, сынок, звезда приблуд.
И пламя вод ее, отец, ползет к нам, как расплав.
Слепая кровь ее, сынок, бушует, нас объяв.

Перевод с иврита Геннадия Беззубова

Колодец в небеса стремит багровый зной,
и стук ведра сухой по тишине ночной.
Проснулся или спишь — для всех один конец.
«Отец», — заплакал сын. «Да», — прошептал отец.

— Отец, я весь дрожу… я умираю… пить…
Прошу тебя, отец, не дай мне умереть.
Спаси меня, отец… Ну сделай что-нибудь…
Хоть капельку воды в колодце раздобудь.

— Сыночек, только кровь… В колодцах нет воды.
Здесь проливали кровь, не видя в том беды.
Здесь кровь лилась рекой, но люди никогда
Не думали о том, что кончится вода.

— Отец, я весь горю… хоть капельку воды…
— Мой сын, столица вся в крови чужой звезды…
— Отец, но ей нельзя наполнить наш кувшин…
— Но пламя этих волн обнимет нас, мой сын…

Перевод с иврита Игоря Бяльского

Поэзия хоть в принципе и непереводима, но воссоздаваема. Лучшим переводчикам, к счастью не так уж редко, удается все же, после всех мыслимых вивисекций, сохранить в новой ипостаси стиха дух оригинала.

Художник Александр Окунь как-то сказал: «Я могу скопировать картину любого мастера, но только не Рембрандта, ибо не понимаю, как он получал свой цветовой эффект…»

Переводить гениев, не поняв, как они получают свои «цветовые эффекты», — гиблое занятие.

У Николая Тихонова есть баллада о Давиде — привилегированном живописце французской революции и наполеоновской империи. Кисть Давида запечатлела убийство Марата — там, где оно произошло, — в ванной. На полотне видна рука убийцы — Шарлоты Корде. В балладе Тихонова поклонник художника его спрашивает: «Но, гражданин Давид, к чему рука убийцы патриота?»

Давид отвечает: