Реализация

С Юнгеровым и его людьми поговорить откровенно до конца – это, может, и не самоубийство, но сумасшествие – точно. Кто поверит, что засланный мент вдруг проникся искренней симпатией, чем-то даже похожей на влюбленность?… И со своими (если еще называть своими сотрудников милиции) – тоже не поговоришь по душам – с кем? Кроме Ильюхина, он в контакт может вступать только с начальником СКМ, а тому не до него, да и вообще… Даже если бы была официальная возможность – с кем говорить? Ильюхин – он действительно самый лучший, но даже он не понимает. Не видит, не чувствует…

После разговора с полковником Штукин утвердился в страшном выводе: Ильюхин – порядочный человек и он не бросит Валерку и не сдаст, но именно как человек, а не как представитель системы. Система-то на Штукина уже давным-давно плюнула. А теперь система снова плюет, но уже не на Валеру, а прямо в душу ему, предлагая помочь посадить человека за то, что он захочет ответить тому, кто его же, Штукина, убить пытался…

Мысли в голове Штукина ходили по кругу и все время упирались в одно и то же. Плохо было Валерке. Очень плохо и очень одиноко. Он не знал, что ему делать, потому что душа противилась тому, чтобы пакостить Юнгерову и его людям. Так сложилось, и Штукин даже не понял, как именно это произошло, что система Юнгерова стала для него ассоциироваться с понятием «свои». И эти люди, действительно, готовы были быть «своими», а вот он, Штукин, знал, что он для них – чужой. Для них – чужой, и для родной милицейской системы – тоже, потому что не допускала она у своих такие мысли…

Под утро, уже одурев от алкоголя и сигарет, Валерка даже подумал было – а не рассказать ли Юнгерову все как есть? Но идею эту он тут же отбросил, как бесперспективную. Юнгеров, конечно, оценит откровенность, но не более. Своим он быть перестанет тут же – по одной простой причине: нормальные люди даже очень ценных перебежчиков все равно считают предателями.

К тому же – если и перебегать открыто на ту сторону, то хотя бы с какой-то ценной информацией, имеющей перспективу практического использования. А какой информацией владел Штукин? Только о себе самом…

Забыться сном Валерке удалось только утром. Он ничего еще не решил окончательно, но знал уже, что не хочет быть пешкой и исполнителем непонятной чужой воли. Штукин хотел как-то помочь Юнгерову, но не знал как. И себе самому он тоже очень хотел помочь – и тоже не знал, как это сделать лучше, понимая, что после драки с Якушевым и детального препарирования истории с Николенко его акции несколько упали… Засыпая, Штукин решил рассказать Юнгерову о Гамернике, но сил на то, чтобы детально это продумать, уже не хватило. Сон сморил Валерку как раз в тот момент, когда он внутренне принял решение на свою собственную игру. Осознать все последствия этого эмоционального решения Штукин не смог.

Разговор с Юнгеровым состоялся, но прошел он все же не совсем так, как хотелось бы Валерию. При этом он, однако, наверное, и сам бы не смог четко сформулировать – а как именно ему хотелось, чтобы прошел этот разговор… Наверное, внутреннее раздражение Штукина объяснялось тем, что он вынужден был снова врать – про опера в управе, про доверительные отношения с ним. Одна ложь порождала другую – Юнгеров поверил, а поверив, немедленно захотел заплатить оперу… Как отказаться от денег? Все равно придется брать, а отдавать-то их некому (не Ильюхину же!)… Вот и получалось, что благая эта ложь рождала еще и воровство или даже хуже – крысятничество… Нет, конечно, Валерка понимал, что не оскудеет Юнгеров от расставания с несколькими сотнями долларов, но дело-то было не в сумме, а в принципе. Муторно было Штукину. Он словно в потемках по болоту брел, а болото все не кончалось и не кончалось…

Единственным отрадным моментом было то, что Валера во время разговора с Юнгеровым остро прочувствовал его неподдельный интерес ко всему, что так или иначе связано с Гамерником. Следовательно, разрабатывая эту линию, можно было, во-первых, попробовать как-то реабилитироваться в глазах Александра Сергеевича. А во-вторых, попробовать что-то понять и сделать для себя самого – ведь, в конце-то концов, если уж совсем начистоту говорить, то неизвестно, чей личный счет к Гамернику больше: Юнгерова или Штукина – при том, что Валерка даже не знаком лично был с этим «видным предпринимателем». А если бы был? Что бы это изменило? Наверное, это не столько изменило бы что-то, сколько дало бы более личностное, более адресное отношение… Да и вообще, одно из правил оперативника – если разрабатываешь кого-то, обязательно посмотри на него вживую. Постарайся подойти поближе, на дистанцию чувствования… Ну и вообще, интересно же вживую посмотреть на человека, который заказывал твой расстрел?