Отдраивать огромный зал во время трех ежедневных больших уборок приходилось вручную, ползая по полу на карачках. Под конец каждой такой уборки спину ломило — хоть волком вой. А ведь еще приходилось в течение дня десятки раз наведываться в зал для быстрого наведения чистоты под отдельными столами. При большом наплыве посетителей полы пачкались, то здесь, то там, практически ежеминутно, и бедняге полотеру некогда было даже спину разогнуть.
За первые два дня работы я растянул джинсы до размеров бесформенных домашних трико и протер в коленях до дыр. А белую выходную рубашку превратил в серое, застиранное рубище.
Жизнь моя превратилась в сущий ад, и все же с бытовыми тяготами и лишениями я худо-бедно справлялся. Навалившиеся физические нагрузки молодое тело переносило стоически. А на испорченную одежду и вовсе было наплевать, потому как красоваться полотеру в ресторане, все одно, не перед кем.
Гораздо сложней в работе полотера оказалось терпеть ежедневные насмешки и издевательства, как со стороны гостей, так и всего ресторанного персонала. И без того жалкое положение забитого бесправного существа усугубляла моя непохожесть на окружающих. В заведении Злюфы работали одни лишь трунги, на фоне которых чужак-землянин выглядел белой вороной.
К человеку-полотеру относились как к существу второго сорта, ненавистному всем прокаженному. Посетители — не все конечно, а несколько злыдней завсегдатаев — изо дня в день норовили подстроить какую-нибудь пакость. Официантки, стоило замешкаться у них на пути, лягались, словно сбесившиеся кобылы, или, что гораздо болезненней, норовили отдавить палец острым каблуком. Все это происходило с молчаливого одобрения садюги управляющего. Мне некому было жаловаться, приходилось стиснуть зубы и терпеть.
На раздаче, где официантки забирали подносы с заказанной едой, мне могли выдать завтрак или обед, или ужин в зловонной тарелке, предварительно вымазанной вчерашними тухлыми помоями. Малейшее же недовольство ужасным положением изгоя беспощадно каралось Рчифой, против увесистых кулаков и хлесткого хвоста которого я был бессилен.
И лишь по ночам, закрывшись в крошечной коморке, и рухнув без сил на старую скрипучую раскладушку, я наконец оставался наедине сам с собой. Перед сном неизменно вспоминал свою предыдущую жизнь в Москве, такую невообразимо далекую и безвозвратно потерянную. Горючие слезы непрерывным потоком катились из глаз, но я их не замечал. Замученный дневными хлопотами, я без оглядки бежал от жестокой реальности и искал утешение в спасительном омуте памяти.
Там, в земной жизни, у меня тоже не всегда все было гладко. Случались проблемы и в непростых взаимоотношениях с любимой девушкой, и по бизнесу, и всякие бытовые неурядицы. Но теперь они представлялись милыми забавными пустяками, расстраиваться из-за которых просто смешно. Вот сейчас я попал, так попал! По прихоти местного деляги меня, как котенка, выдернули из привычного мира и поместили в другой — враждебный, чуждый и непонятный. Я оказался на другой планете, где не только нет ни друзей, ни родственников, а в принципе человеческое лицо увидеть практически невозможно. Кругом одни лишь синие приплюснутые узкомордые хари трунгов. И теперь, возможно, до конца своих дней придется влачить жалкое существование живой игрушки, бесправного раба, безропотно выполняющего хозяйскую блажь за миску супа…
Под невеселые думки я забывался коротким беспокойным сном и через несколько часов просыпался от громкого требовательного стука в дверь. Пора было вставать, доставать из-под стеллажа тряпку с ведром и отправляться на проклятую каторгу.
Тяжко пережив первые самые трудные дни, я постепенно приспособился к своему положению. Научился молча сносить оскорбления, не реагировать на грубость и униженно молить о пощаде — от чего стал меньше подвергаться поркам. Приспособился уворачиваться от официанток и, подавляя брезгливость, жрать любую заплеванную, вонючую пищу — после чего травить меня стало неинтересно и качество питания заметно улучшилось.
Через неделю, наряду с многочисленными минусами по-прежнему отвратительной работы, я стал замечать и использовать редкие плюсы незавидного положения. Как и обещал Злюфа, работа полотера позволяла незаметно приглядываться к посетителям ресторана, прислушиваться к разговорам за столиками, и потихоньку собирать информацию о большом мире за стенами заведения, постепенно к нему привыкая.