Поскольку улучшение навыка происходило уже в активном состоянии, Марина, читая строки уведомления, в буквальном смысле на собственной шкуре ощущали происходящие параллельно со чтением тектонические сдвиги в эффективности лечилки.
Кожу, первой начавшую оживать под градом целительных капель, по всему телу со страшной силой закололо. Но, едва зашипев от боли тысяч иголок, девушка тут же захрипела в полный голос, содрогаясь от неуправляемых конвульсий, в пробудившихся следом за кожей мышцах.
Еще через несколько секунд о себе дали знать многочисленные болячки и ранения, которых по периметру оживающего тела оказалось вдруг в разы больше, чем предполагала бывшее исчадье. И, из-за сорванного тут же горла, в попытке отчаянного крика разродившегося лишь надсадным шипеньем, Марина, до кучи, еще до крови прикусила себе неуклюже подвернувшийся под зубы язык.
Впрочем, пустяковые царапины на языке, при нынешней силе регенерации навыка, затянулись за считанные секунды, чего, увы, никак нельзя было сказать о прочих вышеозначенных болячках, восстановление которых происходило гораздо медленнее и ОЧЕНЬ больно.
Когда же к срастающимся тканям и внутреннем органам добавились еще и адские судороги, немилосердно выкручивающие все без исключения суставы (даже на пальцах рук и ног), Марина реально захотела заново сдохнуть, чтобы весь этот адский трэш с оживающим телом (по ощущениям, угодившим одновременно на невидимую дыбу и под клещи неутомимого садиста-палача) разом прекратился.
От спасительного самоубийства ее в те роковые минуты уберегло лишь продолжающееся отсутствия контроля над хаотично вибрирующими мышцами. Марина, тупо, еще долго не могла по собственной воле шевельнуть ни одной конечностью, из-за чего вынуждена была дальше бревном лежать в цинковом гробу холодильника… Что она чьими-то «заботливыми» руками помещена в «ячейку камеры хранения» морга, бывшему исчадью подсказали элементарная логики и вернувшаяся-таки чувствительность кожного покрова, угадавшая под спиной гладкий лёд хромированной стали.