— Ух, ты ж! Это че ж получается,
— Я те ща так использую! — раздалось сверху хриплое ворчанье неожиданно проснувшейся соседки.
Окрыленный неожиданно открывшимися перспективами, я забылся и стал рассуждать вслух, чем невольно и разбудил чуткую Серафиму.
— И не спится тебе, наказание, — проворчала женщина, протяжно зевая. — Ну че притих-то, практикант?.. Колись уже, что у тебя там за призрак? И за кем следить с его помощью ты задумал?
Глава 15
— Ну, мне там с крестражем прилетело… Ой, блин!
На колени хлопнулось увесистая жестяная банка, с консервированной фасолью.
— Че вылупился? Ешь, давай, — шикнула сверху Серафима, добавляя к первому снаряду фляжку с водой. — Раз уж разбудил, будем завтракать.
— А кофе нет?
— Может, тебе еще круассанчик подогнать?
— Не отказался бы.
— Хрен тебе, эстет недоделанный. Жри че дают. Здесь тебе не ресторан.
— Да че-то не голоден, вроде, пока.
— Слышь, практикант, я ща фасоль на тушенку поменяю, и лично с ложки ею тебя пичкать начну!
— Да пошутил я. Ем уже, — проворчал, дергая за кольцо и макая пластиковую вилку в слизкое месиво фасоли.
Как ни странно, но неприглядная с виду консерва на вкус оказалась вполне себе ничего. А по сравнению с жирной тушенкой, вообще, бомба.
Сверху тоже раздался звук срываемой жестяной крышки, и пахнуло горошком.
— Ну че замолчал-то? — пропыхтела Серафима, с набитым ртом.
— Так, завтракаем же. А когда я ем…
— …рассказываю уважаемой Серафиме о… че ты там, говорил, тебе с крестражем-то прилетело? — закончила за меня соседка.
— Два новых умения.
— Серега, не испытывай моего терпения! Че я у тебя каждое слово клещами тащить должна?
— Ща, доем. Мне немножко уже осталось.
— Сережа!
— Да понял я, понял…
Зажав между коленей банку с недоеденной фасолью, я сделал пару глотков из фляжки, прочищая горло, и стал колоться:
— Умения называются
— Ну хоть какая-то польза от этой пиявки, — подытожила мой рассказ Серафима, распечатывая наверху очередную банку, на сей раз, судя по запаху, с ненавистной мне свиной тушенкой. — Но с экспериментами до утра ты, все же, повремени. А то, мало ли, фиг знает, как исчадья на твоего
Поковырявшись вилкой в остатках фасоли, я понял, что не хочу это доедать, и глотнув еще водички из фляжки, решил продолжить разговор:
— Вот ты все стращаешь меня этим крестражем. А на деле, это всего лишь татуировка у меня на пузе, от которой мне ни тепло, ни холодно.
— Ой, не зарекайся, — фыркнула женщина снова с набитым ртом, сглотнула и продолжила: — С ними всегда так. Поначалу крестраж подстраивается под тебя, привыкает, так сказать, к особенностям носителя. А потом начинает
— Чего?
— Ближе к полудню узнаешь: чего, — профырчала Серафима снова с набитым ртом. — Боюсь, вечером в убежище придется мне тебя уже на хребте тащить.
— Блин. И че, ничего с этим нельзя сделать?
— Здесь точно нельзя. Ну а ежели дотянешь до возвращения в родные, так сказать, пенаты, попытаюсь избавить тебя от этой заразы.
— Как?
— Увидишь, — хмыкнула Серафима. — Главное три дня и две ночи тебе здесь еще продержись.
— Пока запитка пентаграммы не завершится?
— Запомнил. Молодца.
— Ты обещала об этом подробней рассказать?
— Да проще показать. Вот, смотри, — наклонившись, соседка ткнула блестящей от жира вилкой в центральный белесый камень брусчатки под стулом. — Ничего нового не замечаешь?